Поэтому, когда она сказала, что с Дашей она познакомит меня позже, я, внимательно следя за реакцией на мои слова, ответила:

— Конечно, не могу сказать, что мы знакомы, но уже встречались с вашей дочерью. Не очень приятная вышла ситуация.

— Когда? Что она сказала или сделала? — удивлённо, но довольно сдержанно спросила Юлия.

— Вчера. Я заехала к Егору на работу и… — я сделала многозначительную паузу. — Конечно, наша вина, что мы не закрыли дверь. Короче, ей не очень понравилось то, что она увидела.

Не знаю, смогла ли я убедить Юлию в своём смущении, но щеки у меня реально горели при представлении картины, которую застукала Даша.

— Вы?! — и моя собеседница сделала такую же многозначительную паузу.

А потом просто рассмеялась.

— Да нет, мы просто целовались и немного увлеклись, — оправдалась я и добавила: — И если бы не реакция Егора, ваша дочь не ограничилась бы только ругательствами в мой адрес.

Вот тут уже усмехнулась я.

— Мне жаль, что так случилось. Но она хорошая девочка, и ей придётся смириться с выбором Егора, — совершенно серьезно ответила она.

— Жаль, что его выбор пал не на вашу дочь? — напрямую спросила я.

Мы разговаривали в спальне, я мимоходом разбирала свои вещи, а Юлия сидела в кресле у окна. После моего вопроса она, подойдя ко мне, заставила отвлечься от моего занятия. Мы сели вместе с ней на кровать, и она, держа меня за руки и глядя мне в глаза, ответила:

— Людмила, я люблю Егора как сына и, конечно же, была бы не против, если бы он испытывал к моей дочери ответные чувства. Но он любит её как брат. Поэтому я уверена, что моя девочка перерастёт свою влюбленность и потом встретит того человека, которого полюбит по-настоящему. А за Егора я только рада, достаточно только увидеть вас вместе, чтобы понять, что он свой выбор сделал. Цени это.

После таких слов стало даже стыдно обманывать её. Но, увы и ах, мне привязываться к семье Вопленко нельзя. Для них я в скором времени стану персоной нон грата. Так что сейчас я ответила то, что и должна была, согласно моей роли.

— Я ценю то, что между нами, и спасибо за ответ.

Дальше нам поболтать по душам не дали. У хозяйки дома зазвонил телефон, и она упорхнула решать какие-то вопросы вселенского масштаба, оставив меня одну, но ненадолго. Не успела я разложить вещи и осмотреться более внимательно в спальне, в которой мы сегодня будем ночевать вместе с Кондратьевым, как он и сам пришёл.

Как раз в тот момент, когда, лёжа на спине на кровати, я рассматривала потолок, открылась дверь, и я была застигнута врасплох.

— А мне сказали, ты тут скучаешь, — сказал он и приземлился рядом со мной.

— Я отдыхала с дороги, но ты всё испортил, — буркнула я и предприняла попытку встать.

Не успела, была придавлена к матрасу уже знакомой тяжестью его тела.

— Наоборот, я пришёл, чтобы составить тебе компанию. Отдыхать вдвоём намного приятнее.

Ответить я не успела, его губы уже целовали мои, а руки уже спешили избавиться от моей одежды.

Очень умелые руки, нежные и настойчивые, как и его поцелуи и ласки.

Кондратьев прав, ему не требуется платить за секс. Секс между нами был и есть по обоюдному желанию.

Я отвечала на его ласки и поцелуи. Мои порывы и желания принимались и определялись им безошибочно.

Этот мужчина любил ласки так же, как и сам процесс, и я уже знала, что он способен довести меня до безумства, до момента, когда я сама молю его уже взять меня всю, без остатка.

— Пожал… Чёрт! Сделай это! Сейчас! — срывая голос, молила и требовала я.

А этот гад продолжал ласкать меня. Его губы и язык терзали мою грудь, посылая волны желания вниз живота. Его рука была сейчас там, где должен быть другой его орган. Я мечтала почувствовать не его пальцы, а…

— Моя белокурая бестия, у нас достаточно времени, чтобы не торопиться, — его голос спокоен.

А я готова взорваться.

— Ты! Ты…

Пока я подбирала слово, которое вместило бы в себя всё моё негодование, он смещается, и я запоздало понимаю, что он действительно не собирается спешить.

— Неет, — мой протест переходит в стон.

И всё потому, что там, где только что была его рука, там теперь были его губы. И он снова умело доводит меня до вершины, но в шаге от неё останавливается.

— Не смей, — рычу я, — снова останавливаться. Не сейчас.

Но мой голос на последних словах срывается на всхлипы.

Он уже знает, что может довести меня до пика наслаждения, но не спешит.

— Кондратьев, я… Ты…

И снова я теряюсь в словах и мыслях, а он делает то, что хочет.