Так, теперь папаха. Ее главный плюс – можно спрятать уложенные в прическу волосы. Пожалуй, все.

Маузер непривычно оттягивал карман. Или оттягивал непривычный карман. Все-таки женская одежда успешно обходилась без этой детали. Но не носить же оружие в ридикюле! Смешно!

Главное – это, не привлекая лишнего внимания, добраться до конюшни, а там…

Не привлекая… Да…

Ольга только вышла в коридор, как почти налетела на возвращающегося с утреннего обхода Барталова.

В глазах доктора промелькнуло удивление, мгновенно сменилось узнаванием, а еще какое-то время спустя все сменилось пониманием.

– Доброе утро, милейшая Ольга Васильевна! Собираетесь совершить, так сказать, утренний моцион в сторону гремящего боя? – Павел Петрович едва ли не сиял от сознания собственной прозорливости. – Между прочим, в городе сегодня неспокойно.

– Я, Павел Петрович, взрослый человек. И, кстати, мое дежурство наступает только вечером. До этого времени я полностью свободна, – с вызовом посмотрела на Барталова девушка.

– Кто спорит? Просто ваш дядя настоятельно просил меня приглядывать за его строптивой племянницей. Дабы она больше не ввязывалась, так сказать, в откровенные авантюры. И о том же меня вчера перед выступлением очень просил один молодой, но геройский офицер.

Молодыми доктор считал всех, кому еще не исполнилось тридцати.

При упоминании об офицере сердце Ольги екнуло, а щеки невольно зарделись смущением.

– Пропустите, Павел Петрович, – гораздо тише попросила девушка.

– Не могу. – Добродушный доктор умел при надобности быть непреклонным. – И потом, вот начнут сейчас привозить раненых… Вы что, думаете, дежурства будут выполняться по графику?

Его полная фигура, казалось, заполняла весь коридор, так, что не обойти, не протиснуться мимо.

– Мне очень надо, Павел Петрович…

Доктор вздохнул.

– Знаете, Оленька, шрамы, может быть, украшают мужчину, но, поверьте бывшему ловеласу, отнюдь не смотрятся на женщине. Стоит ли, так сказать, портить свою красоту?

– При чем здесь шрамы?

– Так на войне стреляют. И иногда, представьте себе, попадают в цель. Даже наши противники, – пояснил доктор.

Мысль о собственном ранении ни разу не приходила в хорошенькую девичью голову. Сейчас же, после слов Барталова, Ольга невольно представила на своем теле ужасные шрамы и непроизвольно содрогнулась. Возможное уродство показалось особенно страшным, способным погубить мечты.

Какие именно мечты, не думалось. Человек ведь не всегда признается себе в затаенных желаниях.

Где-то в городе вновь вспыхнула стрельба, яростная, явно ведущаяся с двух сторон.

– Нет, сегодня в городе что-то явно не то. – В глазах доктора мелькнуло беспокойство. Не за себя, за тех, кто находился на его попечении.

Словно подтверждая опасения Барталова, стрельба раздалась с другой стороны. Там даже использовали пулемет.

– Сдается мне, что никаких приключений вам искать не придется. Они, так сказать, сами заявятся к нам. Пойдемте лучше, Оленька, найдем кого-нибудь из начальства. Может быть, им известно о том, что творится вокруг.

Искать не пришлось. В отдалении по ту сторону ворот виднелась небольшая группа солдат, что-то яростно доказывающая часовым. На шум спора туда торопливо направлялись с двух сторон полковник Лиденер, оставшийся за старшего, и капитан Усольцев, по решению Аргамакова назначенный ему в помощь.

Стреляли уже повсюду, и потому часть слов заглушалась винтовочными выстрелами.

Барталов подошел к воротам по-хозяйски, как человек, имеющий на это неоспоримое право.

– Говорю вам, ваше высокоблагородие, они бунт устроили. Энтот – как его? – переворот. Вот. Говорят, значица, всех охфицеров под корень. Мол, надоть избавить город от контры, пока наши громят банду, а бригада им вроде как бы помогает. А то, мол, возвернутся и попытаются все повернуть на прежний лад. Муруленку уже, мол, грохнули, так и за остальных возьмутся. Потому надоть поспешать, а там уже можно и возвертальщиков встретить.

Лиденер с Усольцевым выслушали говорившего солдата с озабоченностью, слегка смешанной с недоверием.

Ладно прежний бунт, когда в городе не было реальной силы, кроме школы юнкеров, но теперь?!

И тем не менее стрельба явно приближалась к казармам. Надо было что-то срочно решать, хотя какие тут могут быть решения?

– А вы почему не с ними? – спросил Лиденер.

– Они ж душегубы, ваше высокоблагородие. Даже священников убивают. Мы же люди верующие, – пояснил солдат.

Усольцев внимательно вглядывался в пришедших, опытным глазом кадрового офицера стараясь определить, можно ли довериться этим людям?

– Вы с нами? – решив для себя самое важное, коротко осведомился капитан.

– Вестимо, ваше благородие. Таперича нас свои хлопнут, – как нечто само собой разумеющееся, сообщил солдат.

Офицеры посмотрели друг на друга, и Лиденер подытожил безмолвный обмен взглядами.

– Проходите.

В конце ведущей к казармам улицы уже показалась толпа запасных.

Перебежчики один за другим проскользнули в приоткрытые ворота, и Лиденер кивнул Усольцеву:

– Командуйте, капитан!