— Он не отвечает, — слышу шепоток у себя за спиной, навострив ухо.

— Тогда иди к нему сам! Я не хочу, чтобы наши головы полетели из-за женщины, — полурычит в ответ мужчина, явно недовольный моим любопытством.

— Здесь находится Фадеев? — спрашиваю я, обернувшись на мужчин, которые резко выпрямились и недовольно поджали губы.

— Иди, — тихо говорит один из них, кивнув на выход. Я полностью поворачиваюсь к мужчине, который проигнорировал мой вопрос. — Дальше, девятая камера, — сдается он, увидев мою поднимающуюся бурю.

Рассматривая номерки на дверях и прохожу вглубь подвала, отмечая, что здесь почти такое же размещение комнат, как и на третьем этаже. Только выглядит всё намного зловеще.

— Виктория, я настоятельно не советую. Я считаю, что нам нужно получить разрешение у Мирона на подобное, — меня снова останавливают, когда я берусь за щеколду, желая, как можно быстрее отпереть дверь.

Как бы странно ни было, мне хотелось увидеть Егорчика. Да, он последний сукин сын, но я понимаю, что и вариантов особо у него не было. Каждый заботится о своей шкуре, и даже я своим побегом могла подставить Валерию, а головы прошлой охраны точно полетели с плеч.

Меня тянет к девятой камере, как магнитом. Именно на свободе я познакомилась с Егором теснее и своеобразно сотрудничала. Может и сейчас, посмотрев на него, я решусь действовать кардинально. По реакции мужчин я отчетливо понимаю, что с ним что-то сделали, но, если он ещё здесь — Егор жив.

— Отойди, — холодно приказываю я мужчине. Он не двигается с места, выжидающе поглядывая на выход подвала. — Ты плохо меня слышишь? Отойди, — повышаю я голос, и мужчина неохотно отходит, став позади меня.

Я берусь за щеколду и прилагаю почти все силы, чтобы сдвинуть её влево, тяжело выдохнув. Дверь с протяжным металлическим скрипом немного приоткрывается. Я осторожно её приоткрываю, видя только поглощающую темноту и ощущаю ужасно неприятный запах испражнений, который щиплет глаза.

— Включи свет, — перехожу на шепот, ощущая, как по коже пробегается холодок, а затем я вся покрываюсь мурашками. Впереди темнота и мне приходится очередной раз посмотреть на мужчину, который не понимает меня с первого раза.

Раздраженно выдохнув, он щелкает включателем и пространство освещается приглушенным светом. Я ненадолго щурюсь, но затем замечаю скорченно сидящего Егора за матрасом в углу, опирающегося головой об стену.

— Егор? — зову я своего бывшего шантажиста, при этом осматривая комнату, в которой не было ничего кроме человека, тонкого старого матраса и ведра. Интуитивно хочется зажать нос рукой, но я стараюсь дышать ртом и подступаю ближе. — Егор? — настойчивее зову я мужчину.

Он не двигается. Я успеваю оценить несколько обширных травм на его лысой голове, покрытой засохшими кровоподтеками и подранную одежду, в которой он был в нашу последнюю встречу.

— Фадеев, — подхожу ещё ближе, но мне чертовски не хочется к нему приближаться и прикасаться. — Это же я, Вика… — делаю шаг и замираю, когда он дергается, оторвав свою голову от стены, немного выпрямившись. — Я хочу знать, что ты рассказал Марату про моего… Босса, — сразу же задаю волнующий меня вопрос, как только увидела его малейшую реакцию на меня.

— Виктория, — шепчет за моей спиной охранник, но я дергаю рукой, жестом приказывая, чтобы не вмешивался.

— Ты слышишь меня, Егор? — присаживаюсь рядом, пытаясь рассмотреть его, но он неподвижно сидит и смотрит в стену. — Мне нужно знать, — настаиваю я. — Ты же знаешь, что я не уйду без ответов.

Оставленные мои вопросы без ответов вызывают негодование и раздражение. Мало того, что здесь сидит и страдает сам, что заставил страдать меня, так ещё и обрекает на каторгу невинных людей!

— Блядь, я с тобой разговариваю! — рявкаю я, схватившись за его плечо.

Он оборачивается, а я задыхаюсь от ужаса и вскакиваю на ноги. Пытаюсь вдохнуть воздух, но легкие обжигает болезненным огнем. Обе руки прикрывают рот, словно пытаясь заглушить крик, который не вырывается из меня из-за всепоглощающей кошмарной паники.

Я не вижу перед собой Егора, только лишь то, что от него осталось — оболочка. Его лицо полностью в крови, изрезанное в жутких ранах. Длинные, глубокие росчерки пересекают глаза, которых, кажется, там даже нет. В какой момент он мычит, и вскидывает руки, на которых нет флангов пальцев, заставляя меня попятиться от него как можно дальше.

Егор снова мычит и пытается встать, но у него это не выходит, и он обеими покалеченными руками с болезненным воем опирается об грязный бетон. Пытается что-то сказать, но я слышу только мучительное и неестественное кряхтение вперемешку с рычанием. Видимо он хочет что-то сообщить, а когда он достаточно широко открывает рот, завыв, я вижу отрезанный язык.