Шрифт:
— Потому что она умеет разводить мужиков на деньги и пользоваться современной пластической хирургией?
— Потому что она следит за своим языком.
— Ну это скучно, — практически в губы.
— Ну ещё бы, — усмехается.
Злой, сильный, строгий босс. Я не знала, что, испытывая боль в боку, можно всё забыть и до отупения желать поцелуя. И, кажется, сам тритон этого не знал, потому что он мной полностью недоволен. Я его раздражаю и бешу. Но он, совершенно непроизвольно, тянется ко мне.
Так же, как и я. Босс будто себя не контролирует.
Миллиметр за миллиметром, шаг за шагом…
Наши губы чуть было не касаются друг друга, когда становится шумно.
— Анька! Ты где?! — ещё больше шума. — Она здесь! Народ, все сюда!
В перевязочную вваливается толпа, и, хотя медсестра пытается их разогнать, мы с Белозерским отстраняемся друг от друга.
Я хватаюсь за бок, а он — за пиджак, перебрасывая его через локоть.
Глава 31
— Герман Игоревич! — произносят четыре человека одновременно.
А я, привыкшая спасать босса, держась за бок, пытаюсь сползти с кушетки и кинуться на амбразуру.
— Это не то, что вы подумали, просто…
— Сидеть. — Легко возвращает меня на место Белозерский. — Уважаемые коллеги, моему секретарю очень плохо, мы ждём врача. Пожалуйста, покиньте помещение.
— Аня, пс-с, — шёпотом, привлекая моё внимание, с нескрываемым любопытством интересуется Ирка, — там тебе розы принесли, просто огромный букетище! Кто?
Они что, не заметили его в дверях? Может, и не разглядели, ведь в палате есть небольшой предбанник, углубление, образующее короткий коридор: справа туалет, прямо — выход наружу. Наверное, друзья трепались друг с другом, он же почти сразу вышел, я — за ним. Им даже в голову не приходит, что этот огромный букет от него.
— А что здесь босс делает?!
— Ваще ничего не понял!
— А зачем ему это?
— Может, по делу, Анька всё всегда помнит. Она же его ходячая записная книжка. Ему, конечно, тяжело работать без неё.
— А может, всё же роман? — хихикает кто-то.
— Да какой роман? Кто он? И кто она?
Гул стоит, как в семнадцатиэтажном жилом муравейнике у нас на Петропавловской.
— Уважаемые коллеги, я повторяю ещё раз! — повышает голос тритон. — Выйдите из помещения!
Народ начинает пятиться. Я опускаю голову. Испытываю облегчение.
В перевязочную заходят врач и медсестра, они заставляют меня снять майку. Я моментом покрываюсь алыми пятнами. Мало того, что тритон спалился с розами и мы чуть не поцеловались, так теперь я ещё при нём в лифчике. Но Белозерский, как истинный джентльмен, отворачивается.
Жалею, что не надела самый лучший из имеющихся у меня бюстгальтеров.
— Надо было что-то придумать, а так сразу всё понятно. Выгнали их, ничего не объяснив, — переживаю, затем медсестра срывает пластырь. — Ай! — вскрикиваю.
Медработники обсуждают мой шов. А я наблюдаю за тритоном.
— Настоящие мужики никогда не оправдываются, Аня. Они просто делают то, что нужно.
— Ух-х! — жмурюсь, когда начинают обрабатывать рану.
Доктор говорит о том, что мне нельзя делать, а я не воспринимаю информацию, любуясь широкой спиной босса. Он очень удачно поставил руки на пояс, и белая рубашка натянулась на лопатках.
Ну и брюки привычно облепляют пятую точку. Не мужик, а красавец. Жаль, что пакостник.
— Надеюсь, они свалят из палаты, когда всё закончится. Кто не свалит, того тут же уволю. Так и знай!
— Нельзя так делать. Это нечестно.
— Можно. Это моя компания!
— С юридической точки зрения, компания пока принадлежит вашему отцу, вы просто ею управляете.
— Аня!
— Ладно-ладно, молчу, но знаете, как это называется?
— Умение владеть ситуацией?
— Самодурство!
Он резко оборачивается. А я так же быстро поднимаю руки, прикрывая грудь.
— Эм-м, — пытается вставить слово старенький доктор, который, кажется, давно на пенсии и теперь дежурит в этой больнице за всех подряд.
Но тритон не обращает на него внимания:
— Аня, это ты скрываешь наши отношения. Мне всё равно. Я предложил объявить тебя моей невестой и не париться. Но тебе отчего-то очень важно мнение друзей, поедающих сопли.
— Товарищи, — снова влезает доктор, — можно меня послушать?