Взятки гладки. Я под чарами.

— Поцелуй меня.

Хитро заблестели прищуренные глаза, довольная улыбка растеклась по губам.

Наклонившись, Древний шепнул мне на ухо:

— Нет, я не зачаровывал тебя, Диана. Вчера — да, и я позволил тебе запомнить. Но сегодня все, что ты делаешь, ты делаешь по собственной воле.

Двумя руками он обхватил мою голову и голодным зверем накинулся на приоткрытый рот.

Он меня не подчинял. Я сама все придумала, сама себя накрутила. Приняла желаемое за действительное, а он это понял и решил мне подыграть.

Шок. Изумление. Легкий стыд.

И все смело волной невероятного блаженства.

Никогда меня так не целовали. Пылко. Страстно. Яростно. Как самую желанную женщину в мире. Как любовь, которую ждали годами и уже отчаялись встретить.

Пальцы Ирвинга, теплые, чуть шершавые, явно привыкшие к холодному оружию или тяжелому физическому труду, скользили по моим щекам, по скулам, по закрытым векам. Скользили с нежностью, которую сложно ожидать от такого сильного и опасного мужчины. С трепетом адепта, трогающего священную реликвию. С жадным интересом слепца, познающего мир через прикосновения.

Ирвинг стонал мне в рот. Пил мое дыхание. Его язык сплетался с моим то в борьбе, то в танце. Руки зарывались в волосы, а потом обхватывали лицо, забирая его в лодочку ладоней, словно в попытке зафиксировать голову и не дать мне отвернуться, не позволить сбежать от этого алчного поцелуя, от этой сумасшедшей страсти, от желания выпить меня досуха.

— О пыль веков, — шептал Ирвинг мне в губы. — Знала бы ты, как долго. Как долго. Я почти забыл. Моя. Ты будешь моей? Останешься со мной? Не бросишь меня одного во мраке?

Он словно обезумел. Раз — и слетел с катушек. Еще минуту назад Ирвинг казался ироничным хитрецом, способным любого обвести вокруг пальца, но вот наши губы встретились — и он сломался, растерял всю свою сдержанность, все эльфийское хладнокровие. Я увидела, каким он может быть диким, необузданным, по-настоящему одержимым.

Оголодал. Соскучился по теплу. По удовольствиям. По красоте, которую можно трогать без страха, что ее погубит ревность безжалостной богини. Полвека этот страстный мужчина держал себя в узде и наконец отпустил. И вся бездна нерастраченной нежности, безумная жажда близости, годами копившаяся внутри, обрушились на меня ураганом.

Сколько эмоций! Сколько ласки!

Казалось, Ирвинг никогда не насытится моим ртом.

Он целовал меня так, что я начинала задыхаться и молить о пощаде. С рычанием пресекал любую попытку вывернуться из-под его тела и глотнуть воздуха. Всей своей тяжестью он вдавливал меня в матрас и пожирал, как хищник, как голодный зверь, сорвавшийся с цепи.

— Стой! Пожалуйста. — В какой-то момент я поняла, что больше не вынесу его пыла, и замолотила кулаками по эльфийской спине.

С большой неохотой Ирвинг отстранился и, приподнявшись на локтях, окинул мое лицо пьяным, поплывшим взглядом. Его губы, всегда ярко очерченные, от яростных поцелуев припухли и потеряли форму. Мои собственные жгло так, словно я умудрилась засунуть их в осиное улье.

— Будь со мной, — попросил Древний. Прядь его длинных светлых волос упала мне на шею, защекотав кожу. Голос Ирвинга звучал так хрипло и низко, что я с трудом разбирала его речь. — Молю тебя, согласись. Мне очень надо. Диана, очень. Прошу, останься. Если ты уйдешь, я не знаю, что со мной будет.

С каждой секундой эльф все больше терял контроль над своим телом и разумом. Этот крепкий суровый мужчина, нависающий надо мной, вдруг показался до ужаса уязвимым. Совсем как в тот день, в борделе, когда я спасала его, одурманенного возбуждающим зельем, от посягательств Дряблошейки.

Открытое лицо. Полный мольбы и надежды взгляд. Сведенные брови и разбегающиеся от переносицы морщины. Он ждал моего ответа, напряженный и взволнованный, и я кивнула, уступая нашим общим желаниям.

Сильные руки перевернули меня на живот. Проворные пальцы принялись стягивать платье, распускать шнуровку корсета. Горячие губы целовали каждый сантиметр оголяющейся кожи.

Пятьдесят лет. У Древнего никого не было пятьдесят лет. Но казалось, будто это я не имела близости полстолетия, вообще не знала мужчин до Ирвинга. Весь мой небогатый опыт мерк на фоне происходящего. Все эмоции, которые я когда-либо испытывала в постели, были бледной тенью сегодняшних эмоций. Раньше я занималась сексом, а сейчас — любовью.

От одежды меня избавляли, словно разворачивали подарок. Когда на моем теле больше не осталось ни одной вещи, Ирвинг снова уложил меня на спину и сделал это с заботливой осторожностью. Так же аккуратно и ласково он развел мои ноги в стороны, открыв своему горящему взору беззащитное женское естество.

Он смотрел. Сидя на коленях между моих раздвинутых бедер, смотрел прямо туда, а я старалась не краснеть под этим пламенным, слишком голодным взглядом, но щеки все равно щипало от прилившей крови, а сердце пыталось пробить грудную клетку.