Яцек Легеч

Во второй части сборника документов, описывающих судьбы сосланных в Сибирь участников Январского восстания, мы публикуем три группы материалов. Первую из них составляют отрывки из воспоминаний и писем российских подданных, а также публицистики, в которых содержатся упоминания о польских ссыльных и их взаимоотношениях с местной администрацией и населением. Во вторую группу вошли воспоминания самих ссыльных поляков, в третью – тексты, которые являлись результатом первых проводимых в России исследований польской ссылки, того влияния, которое оказывали ссыльные на окружение, в котором они были вынуждены находиться.

Стоит сделать несколько замечаний о повествованиях, собранных нами в первой главе. Приступая к работе, мы предполагали, что подобных сообщений будет немного больше. Однако же в итоге нам удалось собрать всего несколько десятков текстов, причем большая часть из них представляет собой краткие упоминания или даже отдельные фразы, посвященные порой конкретным личностям из круга ссыльных. Не обладая достоверными источниками, мы можем лишь строить предположения, почему подобные повествования оказались столь немногочисленны.

Показательным примером здесь может служить Томск. Никому не надо рассказывать, сколь значительную роль играли поляки в жизни Томска и Томской губернии во второй половине XIX в. Об этом свидетельствуют хотя бы публикации Василия Ханевича [6] или же издание, являющееся результатом научной сессии, организованной Антонием Кучиньским [7] . Однако в российских воспоминаниях того времени упоминания о поляках практически не встречаются [8] .

Анализируя различные библиографии, такие как, например, монументальная библиография российских воспоминаний, подготовленная коллективом под руководством Петра Зайончковского [9] , или библиография сибирских воспоминаний, составленная Натальей Матхановой [10] , нельзя не заметить, что среди авторов воспоминаний мы найдем пропорционально очень мало представителей сибирских старожилов, то есть людей, живших в Сибири уже долгое время. Нам сложно ответить на вопрос, являлось ли это следствием сравнительно низкого уровня образования жителей Сибири, и ввиду этого их ограниченных культурных и, в частности, литературных устремлений, или же они просто считали свою повседневную жизнь серой и не заслуживающей описания.

Авторами подавляющего большинства повествований были, в первую очередь, политические ссыльные, а также лица, проведшие в Сибири относительно немного времени, которых можно назвать путешественниками.

Для авторов, относящихся к первой из указанных групп мемуаристов, поводом к созданию повествования могло служить убеждение, что они участвовали в чем-то важном, о чем следует поведать потомкам. Имел здесь также значение и тот факт, что большую часть ссыльных составляли люди, получившие хорошее образование, а значит, окончившие высшее учебное заведение или студенты. Было это характерно и для второй группы авторов. Стоит также помнить, что часть представителей путешественников отправилась в Сибирь именно с целью изучения тамошних реалий и то, с чем они встретились на месте, было для них ново, а, следовательно, естественным образом интересно и достойно описания.

Для нашего исследования наиболее полезными и интересными с познавательной точки зрения явились повествования, созданные политическими ссыльными. Эти тексты явно преобладают, составляя двенадцать из шестнадцати представленных произведений.

Среди авторов этих воспоминаний были российские подданные, сосланные в Сибирь практически в то же самое время, что и ссыльные участники Январского восстания, то есть в шестидесятые годы XIX в., по преимуществу члены первой «Земли и воли». К их числу принадлежат Василий Берви-Флеровский [11] , Лонгин Пантелеев [12] и Сергей Стахевич [13] .

Следующую группу составляют лица, сосланные за участие в народническом движении в конце семидесятых – восьмидесятых годах XIX в. К ней можно отнести Ивана Белоконского [14] , Михаила Овчинникова [15] , Константина Станюковича [16] и Николая Вишневецкого [17] .

Позднейшие ссыльные если и писали о поляках, то скорее о тех, которые были сосланы за деятельность в социалистических организациях. Происходило так, по крайней мере, по двум причинам. Во-первых, после амнистии 1883 г. ссыльные участники Январского восстания не были в сибирском обществе столь заметны. Во-вторых, даже с теми, кто решил не покидать Сибирь, сосланные после 1883 г. имели ограниченный контакт, поскольку являлись лицами, приговоренными к каторге. Они редко сталкивались с обычными жителями Сибири, каковыми стали со временем участники восстания 1863 года. Это четко можно проследить на примере автобиографического романа Владимира Короленко [18] . Фрагментов, посвященных польским ссыльным, в этом тексте гораздо больше, чем мы поместили в нашем издании, однако, они касаются лиц, сосланных в Сибирь за связь с социалистическим движением на рубеже семидесятых и восьмидесятых годов XIX в.

Стоит здесь также обратить внимание на то, что упомянутые обстоятельства отразились на детальности описаний. Лицам, прибывшим в шестидесятых годах, даже при всем желании, тяжело было бы избежать встреч с польскими ссыльными, которых в то время в Сибири было столь много, что авторы повествований встречались с ними на каждом шагу, а часто, как Сергей Стахевич, жили среди них несколько лет. Нет ничего удивительного в том, что их описания пространны и полны интересных деталей.

Упоминания о польских ссыльных в сочинениях авторов второй группы гораздо более лаконичны, но не менее интересны. Если Василий Берви-Флеровский, Лонгин Пантелеев и Сергей Стахевич описывали жизнь и проблемы ссыльных участников Январского восстания в первые годы пребывания в Сибири, то в текстах российских ссыльных восьмидесятых годов мы можем найти упоминания о тех поляках, которые остались в Сибири, как правило, по доброй воле.