«Но. Согласно нашим древним и несгибаемым законам и традициям один из вас будет помилован»

Я уже перестал слушать, мои глаза зацепились за искорёженное, избитое лицо и все те же грязные волосы.

– Проклятье… – рычу себе под нос, наблюдая за тем, как помилованного везунчика отводят в сторону, а остальных, включая мою цель, уводят прочь, на холмы, где уже специально к Пасхе установили кресты.

Я, не торопясь, бреду вслед за толпой, которая медленно расходится. Кто-то теряет интерес, кто-то спешит по делам. Мне не хочется привлекать внимание ни людей, ни падальщиков, которые легко могут увести душу, пускай контракт и останется за мной.

Стоит жара, окружающие обливаются потом, стражники преют в доспехах, но изредка продолжают взмахивать железным кнутом, подгоняя смертников.

Шли мы долго, под крики воронов и грифов, птицы давно наточили свои клювы до остроты, чтобы выклевывать печень и остальные органы с неистовой силой.

Я, не моргая глазом, смотрю, как руки Джуса приковывают огромными, поржавевшими гвоздями к дереву, как он корчится от боли, когда его ноги отрываются от земли, а худощавое тело остается висеть на кресте, истекаемое кровью и потом.

– Быть сыном Господа оказалось не так весело, да? – скалю зубы, но все же чувствую легкую, практически невесомую жалость к этому человеку, которому досталась не лучшая судьба.

Я так и просидел на соседнем камне, наблюдая, как солнце иссушает его губы, волосы липнут ко лбу, рассудок медленно покидает его голову. Вижу подходящего стражника с золотым копьем, понимаю, что дни Джуса сочтены, и пришло мое время.

Подхожу к центральному кресту, медленно касаясь центра живота. Душа податлива, светла, радостно идет ко мне на встречу, а после утопает в моей копилке, отсчитывая 999 сделку.

– Прощай, полагаю, годы жизни с душой и меткой сына Божьего прошли сладко, – отсалютовал я ему, параллельно кивая подошедшему стражнику. Отворачиваюсь и ухожу прочь, слышу за спиной хлюпающий звук, с которым острие входит под ребро и пронзает сердце.

– Не видать тебе Рая, да и в Аду не погоришь. – бросаю напоследок, уходя прочь.

***

Европейский континент, 136 тысяч лет после изгнания людей, 999 собранных душ

999 в моей копилке, не хватает одной, меня будоражит это чувство практически вернувшихся сил и такого желанного отмщения.

Хотите верьте, хотите нет, но мы с Люцифером не виделись все эти годы. Разумеется, я замечал его в толпе поклонников и поклонниц, всех этих пресмыкающихся созданий, которые потом не моются всю оставшуюся жизнь, лишь бы их одежда продолжала носить приторно-горький запах моего родственника.

Но, ни разговоров, ни пересечений взглядов не было. Ничего, словно не мы вместе поднимали Ад с колен. Конечно, Лучезарный приложил к его созданию больше сил, но я тоже не просто рядом стоял. Поэтому, могу сказать, что мне даже как-то по-человечески обидно, хотя раньше подобное чувство было мне неведомо.

Наверное, именно поэтому я сейчас коротаю свою жалкую вечность в одной корчме в недавно появившемся Киеве. Неплохой городок, люди веселые, задорные, правда пьют безбожно много, но опять же, кто в их время не пил?

– Николай, выпей со мной за рождение сына, – басит только вошедший мужик и хлопает меня по сероватой рубахе.

– Да неужели сложно было запомнить, что меня зовут Никаэль, – ворчу себе под нос, но все же улыбаюсь работяге и с согласием киваю.

Я живу тут уже более десяти лет, конечно местные могли заметить, что мое лицо чудесным образом не меняется под влиянием времени, но если запахнет вилами и топорами, я быстро смоюсь.

Ад мне осточертел за последнее тысячелетие, восхваление Люцифера перешло грань дозволенного и стало просто абсурдным. Прямо у моего дома воздвигли памятник в полный рост, где братец, словно путеводитель ведущий за собой людей, указывает рукой вперед.

Статуя поистине великая, размер грандиозен настолько, что окна моего третьего этажа упираются прямиком в его ангельско-демонский пах. Зрелище не для слабонервных, остальные комментарии излишни.

Вот я и решил перекантоваться у людей. После смерти Джуса остался в Иерусалиме, когда он пал, перебрался в Киев, чтобы вкусить больше различной людской культуры. Хотя я и мог подсобить древнему городу и помочь отбить его у крестоносцев, но что-то особого желания марать руки в смертной крови не было.

Однако меня не переставал волновать тот факт, что светлые души перестали рождаться. Их просто нет, прошла практически тысяча лет, а я ни разу не ощущал манящий меня запах.

Нервы иногда шалили, я дергал себя за волосы, напивался вдрызг хмельных настоек русичей вместе со своим, так уж вышло, другом Кузнецом Михеем.

Он не задавал вопросы, просто молча трепал по плечу или волосам и говорил забавную фразу.

– Переживется, Никола, все переживется, главное верить, – и целовал свой рунический амулет.