На перекрестке, в конце улицы, трамвай повернул налево, и перед глазами Таира встало большое красивое здание, окрашенное в светло-коричневые тона. У залитого электрическим светом огромного вестибюля волновалось море человеческих голов.

– Кинотеатр "Низами", - сказал Джамиль, заметив радостное изумление в широко раскрытых глазах Таира.
– Ты видел снимок в газете?

– Видел, - ответил Таир.
– Да разве это можно сравнить с каким-то снимком?

– Наверно, показывают новый фильм. Не всякому удастся достать на сегодня билет. Здание-то каково, а?

Украшение всего города!

Трамвай шел теперь по широкому проспекту имени Кирова. Джамиль указал рукою на сквер:

– Площадь Двадцати шести. Там стоят памятники Шаумяну, Азизбекову, Фиолетову и Джапаридзе. Вот это были герои! Пошли на верную смерть, но не отдали Баку англичанам. А вон прямо, напротив памятников, гляди, Дом пионеров. Я так думаю, - неспроста пионеров тут разместили.

– Чтобы ребята каждый день смотрели на памятники и вспоминали о двадцати шести комиссарах? Так, что ли?

– Да, пусть смотрят и учатся, как надо бороться. Пусть знают: коммунизм не сам собой создается, за него люди жизнь отдавали...

– И какие люди, сыны мои!
– вмешался в их беседу высокий, представительный старик лет семидесяти, одетый в парусиновые брюки и такую же рубаху.
– Мне довелось быть свидетелем тех незабываемых дней... Да, и я бился за советскую власть, можно сказать, плечом к плечу с комиссарами...

Старик, похожий по внешности на учителя, стоял, опираясь на толстую палку, и смотрел на молодых друзей своими большими, добрыми глазами.

– Изучайте, сыны мои, изучайте историю Баку, - говорил он, слегка покачивая головой.
– Ведь каждый камень этого города полит кровью беззаветных героев.

Джамиль спросил его:

– А вы кто будете?

– Я уже сказал вам - живой свидетель тех дней, - ответил старик.
– В те времена я был простым рабочим на

Баиловском промысле, а сейчас - пенсионер. Сыновья работают, а я радуюсь, глядя на них.

– А кто ваши сыновья, отец?

И этот вопрос Джамиля не оказался неожиданным для старика. Сделав широкий жест рукой, он сказал:

– Кто? Да все, кто бережет Баку, как зеницу ока, - мои сыновья!
– Он направился к выходу.
– Ну, я доехал.

До свиданья, дети мои! Если помешал вашей беседе, - простите мне, старику. До свиданья!

На остановке он сошел с трамвая и не спеша зашагал к тротуару, стуча своей толстой палкой. Таир не отрываясь следил за ним.

– У старика, видно, есть о чем рассказать, - заметил Джамиль.
– Таких людей в Баку можно встретить не мало. Наш мастер на буровой тоже человек бывалый. Начнет рассказывать - заслушаешься.

Зажатый узенькими и кривыми уличками, трамвай медленно двигался вперед. Затем он снова вырвался на прямую линию и помчался по широкой и ровной улице. Глядя по сторонам и любуясь ярко освещенными зданиями, Таир все же не мог отделаться от впечатления, произведенного стариком. Он все еще ощущал на себе ласковый взгляд его умных, выразительных глаз, слышал густой, басовитый голос.

– Вот такие люди, Таир, и отстояли Баку!
– сказал Джамиль, как бы отвечая на мысли своего друга.

С каждой минутой Баку в глазах Таира все рос и ширился. Здания казались ему одно краше другого. Трамвай впускал и выпускал пассажиров на остановках, и, по мере того как он несся все дальше вперед, Таиру казалось, что какое-то могучее течение, оторвав его от берега, несет куда-то далеко в неизведанные морские дали. И восторг, охвативший юношу с первой минуты, понемногу сменялся чувством тревоги.

Только теперь он понял, как красив и изумителен открывшийся перед ним новый мир и как бессильны простые, обыденные слова, чтобы создать впечатление о Баку у человека, не видевшего его. "Да, Джамиль был прав, подумал Таир.
– Все, что ни скажешь о Баку, будет мало. Надо самому видеть этот прекрасный город".

2

Джамиль проводил свой отпуск в родной деревне. Повидав родителей, он прежде всего вспомнил о Таире: вместе учились, вместе росли.

Тетушка Гюльсенем, мать Таира, встретила Джамиля на террасе одноэтажного каменного домика.

– Добро пожаловать, мой ненаглядный!
– радушно ответила она на его приветствие и, заметив, как возмужал Джамиль за год своего отсутствия, добавила: - Видать, Баку пошел тебе впрок, да перейдут на меня твои горести.

Подперев рукой подбородок и слегка склонив голову набок, Гюльсенем молча глядела на юношу, и радостью светилось ее лицо. Будто ее родной сын вернулся из дальней поездки. Пестрый галстук Джамиля ярким пятном выделялся на его широкой груди. Белая с темными полосками сорочка была аккуратно заправлена в темносиние, хорошо выглаженные брюки навыпуск, перехваченные узким, желтым ремешком. Круглые, как яблоки, щеки Джамиля, до прошлого года еще не знавшие бритвы, теперь были гладко выбриты, а на верхней губе темнели тоненькие подстриженные усики. Его небольшие черные глаза улыбались.