– Это не Мехман, о котором писали в газетах? спросил он.

Рабочий, стоявший рядом, вздохнул:

– Он самый... Был гордостью всего нашего треста, товарищ Исмаил-заде,. И вот такая беда...

Он оборвал на полуслове. Слезы душили его.

– Надо бы отвезти его...
– сказал Кудрат стоявшим в скорбном молчании рабочим.

Те, будто нехотя, нагнулись и, подняв труп, понесли к машине.

– Почему он погиб, а я остался?
– проговорил Волков, вытирая слезы. Кудрат Салманович, почему это так случается, а?

Не отрывая глаз от рабочих, укладывавших Мехмана на машину, Кудрат ответил:

– Потому, Семен Владимирович, что это - наша молодежь. Такая смерть верный признак нашей силы!

Машина с телом Мехмана тронулась с места и вскоре скрылась из глаз.

Теперь плакала и Лалэ. Плечи ее судорожно вздрагивали, и слезы смачивали маленький платочек, который она поминутно подносила к глазам.

– Не плачь, - сурово сказал Кудрат.
– Когда я разглядел синяки на его груди, я понял, что с таким же мужеством он пошел бы и под пули врага...

6

Пианино не звучало теперь в квартире Исмаил-заде, в комнатах не раздавался веселый смех Ширмаи. Вернувшись из школы, девочка не звонила родителям по телефону, чтобы поздороваться и рассказать о своих успехах.

Кое-как приготовив уроки, она подходила к бабушке, клала голову ей на колени и даже не просила рассказать новую сказку, а просто засыпала. Бабушка осторожно раздевала ее, сонную, и относила в постель. Скорбь, воцарившаяся в квартире Исмаил-заде, была видна и соседям. Лалэ, уходя утром на работу, при встрече уже не обменивалась со своими знакомыми приветливыми словами, а лишь молча кивала головой и проходила дальше. Задержка в пуске четвертой буровой оказалась не столь уже длительной. Лалэ угнетало не это, а больше всего гибель Мехмана. По природе своей она была не очень робкой и впечатлительной женщиной. Тем не менее она не могла забыть об этой трагической смерти.

А через несколько дней серьезная неудача постигла и Кудрата. В одной из морских буровых, на которую он также возлагал большие надежды, вместо ожидаемой нефти показалась вода. Вместе с главным инженером треста Кудрат выехал на буровую, провозился там до поздней ночи и только к четырем часам утра вернулся домой.

Лалэ спала и во сне тяжело и беспокойно бормотала какие-то непонятные слова.

Кудрат не стал будить жену. Собираясь лечь, он зажег лампу с темным абажуром, взял свежий номер журнала и положил его на столик у изголовья. Он все еще думал о тресте и о скважине, которая фонтанировала водой. До сих пор в его ушах звучали слова, которые ему пришлось услышать сегодня утром от начальника "Азнефти" по телефону: "До каких пор вы будете отставать?" В самом деле, со дня назначения в трест Кудрата Исмаил-заде прошло уже немало времени, но ощутительного перелома в выполнении плана ему еще не удалось добиться, и он ничего не мог возразить против справедливого упрека. Кудрат рассчитывал только на будущее, на то, что его усилия дадут в конце концов положительные результаты; а пока что надо было мужественно выслушивать упреки и отвечать только одно: "Дайте мне еще срок, и я добьюсь выполнения плана". Но, отвечая так, Кудрат взваливал на себя еще большую ответственность, и всякая неудача на производстве превращалась для него в настоящее бедствие.

Думая о своем, Кудрат невольно взглянул на Лалэ. Полукруг света падал на висок и щеку жены. "Когда же это появилось у нее?" - удивился Кудрат, заметив серебристые нити в ее темнокаштановых волосах. Он осторожно поднял абажур. Нет, глаза не обманывали его. Не только на висках, но и среди упавших на лоб волос Лалэ проглядывала редкая седина. "Да, горе не красит"...
– подумал он и тяжело вздохнул.

Лалэ вдруг широко раскрыла глаза и, видя хмурое лицо мужа, спросила:

– Что ты такой мрачный, Кудрат? Опять что-нибудь случилось?

Кудрат улыбнулся. Однако хорошо изучившая за годы совместной жизни каждую черточку его лица Лалэ даже спросонья заметила, сколько горечи было в этой улыбке.

– Нет, дорогая, - ответил Кудрат, - больше ничего не случилось...

Лалэ не поверила.

– Зачем скрывать от меня?

Кудрат опустил глаза под ее пристальным взглядом и деланно-равнодушным тоном сказал:

– Право же, ничего не случилось. Просто, я очень устал. Весь день на ногах...

– Если устал, так спи... Брось журналы. Нельзя так изводить себя...

Лалэ заметно волновалась. Видимо, она предполагала, что муж что-то скрывает от нее, и Кудрат, обняв ее за шею, решил открыть правду:

– Ты не убивайся, Лалэ... Мы тоже на фронте... Без жертв не обойдешься.

– Я больше не думаю об этом...
– тихо, как бы себе в утешение, прошептала Лалэ, не глядя на мужа.

Кудрат прижался лицом к ее щеке.

– Вижу, вижу, - сказал он и, положив правую руку под голову Лалэ, левой начал гладить ее поседевший висок.
– Вот и это оттого, что много думаешь...

– Что это?

– Только сейчас я заметил у тебя седину.

– А зачем вздохнул?

– Из-за этого... До сего времени не замечал.

Печально вздохнула и Лалэ.

– Наверно, старею, - с грустью заметила она.

На лице Кудрата заиграла его обычная жизнерадостная улыбка.

– Нет, дорогая. Ты для меня все та же. Будто только вчера вошла в мой дом невестой.

Долгим и вопросительным взглядом Лалэ посмотрела на мужа.

– Утешаешь?

– Нет, клянусь тебе, нет. Говорю правду. Ну, сколько мы с тобой прожили на свете? Сорок лет - это же сущие пустяки!