Шрифт:
– Как же так?
– очень искренне огорчился Яков.
Я развел руками.
– Кто-то - не исключено, что и Самохин, - переломил ее и бросил в бочку с цементом, что ли. А Саша нашел эфес и обломки клинка.
– Все обломки?
– быстро спросил Яков.
– Не знаю, не спросил: ни к чему было.
– Эх, ты!
– Он сердито отставил кружку.
– Полная деквалификация налицо.
– Что-то между ними еще было.
– Я припоминал вчерашнюю размолвку. Что-то такое личное, но тут я совершенно не в курсе. Не интересовался.
– Ну да, - кивнул Яков, - "ни к чему было".
– А ты думаешь, я еще в Москве знал, что здесь произойдет, да? разозлился я.
– Но ведь ты же должен был писать о них, так ведь? Или ты уже в поезде свой очерк настрочил, а сюда ехал только командировку отметить? У вас ведь и так делается. Люди тебя интересовали или нет?
– Он вскочил с табуретки и ходил по комнате, задевая стоящий у стены велосипед, такой же ржавый, как кровать.
– А велосипед тебе зачем? На случай распутицы, что ли? поинтересовался я, чтобы сменить тему разговора: в чем-то Яков был прав.
– Чтоб не толстеть, - гордо отрезал он, - и быть всегда в форме! По утрам катаюсь.
– По комнате?
– не удержался я.
– Ну ладно, ладно, не отвлекайся.
– Вообще-то народ в музее подобрался славный...
– В этом я уже убедился!
– Нет, я серьезно. Все они увлечены своим делом, очень дружны. Саша, правда, резковат, придирчив, но парень предельно честный и прямой. Оля Воронцова...
– Это кто такая?
– Администратор гостиницы.
– А какое отношение она имеет к музею?
– Фактически она работает там, только числится в гостинице. У них в музее всего три-четыре штатные единицы пока, а остальные - энтузиасты.
– Что она за человек?
Я не сдержал улыбку.
– Это такой свежий человек, Яша, встречаясь с которым сразу вспоминаешь, что тебе уже не восемнадцать, что с утра ты не успел побриться, что двух зубов у тебя уже нет и еще в двух - дупла и что правый каблук ты стаптываешь наружу, а левый - внутрь.
– Ого!
– Яков хитро улыбнулся.
– Как поэтично! Но, к сожалению, не по существу. Кто еще?
Я подробно, что знал - а знал я, как оказалось, до обидного мало, рассказал ему обо всех работниках музея. Особенно заинтересовал Якова Волков.
– Так, так, так... Служил у немцев, говоришь? По заданию партизанского штаба, да? Интересно. Знаешь что, Сережа, отдохни-ка ты малость. А я тут пока смотаюсь кое-куда, не возражаешь?
Я не возражал.
– Сережка! Проснись, Сергей!
Я вскочил и открыл глаза. Яков стоял передо мной и теребил за плечо.
– Смотри-ка, Сергей, какая интересная штука получается!
– Погоди, - с усилием произнес я.
– Ты же куда-то ехать собирался.
Яков засмеялся:
– Пока ты спал, я бы в Москву успел сбегать. Посмотри на часы, соня.
– А, значит, ты уже вернулся.
– Молодец - сообразил!
– похвалил Яков.
– Смотри-ка, что мы имеем.
– Погоди, Яш, где у тебя умыться можно, голова тяжелая.
Я вернулся в комнату, освеженный холодной водой. Яков бросил мне полотенце.
– Ты им велосипед, что ли, протираешь?
– спросил я, садясь к столу, на котором Яков разложил газету.
– Сейчас я тебе покажу такое, что у тебя пропадет охота резвиться! Смотри!
Он положил передо мной на стол листок бумаги со схемой. Вот как она выглядела:
"1. Самохину нанесено ранение в 22.15.
2. Самохин скончался в 23.00.
3. Дежурная и ее подруга находятся в номере с 21.30. до 22.50.
4. Оболенский возвращается в номер в 22.55".
Я поднял на Якова глаза.
– Дичь какая-то!
– Вот именно. В то время, когда Самохина ударили и когда он умер, в номере были люди!
– Не верь после этого в привидения. А как ты это установил?
– Элементарно. Понимаешь...
– Яков встал коленями на стул и налег грудью на край стола.
– Понимаешь, я еще во время первого допроса дежурной подумал: чего это она жмется? Но решил - дело понятное: считай, за стеной человека убили. Ан нет! Поднажал маленько, она и выдает.
– Яков взял листок протокола и стал читать нужное место: - "У них (у тебя, значит) в номере холодильник, мы там продукты держим до вечера. И телевизор - как раз фигурное катание казали. А они (ты, значит) приходят поздно и никого к себе не водят - мы-то уж знаем". Не водишь? Неужели?