Я кивнул.

– Хорошо, только сначала сходим в гостиницу. Впрочем, я могу это сделать один. Где у тебя эти материалы?

Когда я вошел в библиотеку, в углу, у стеллажа с новинками, сидела уже знакомая мне мрачная личность в мокрых сапогах, поглядывая, как заяц из-за пенька, поверх раскрытого журнала. Едва я вошел, она тихонько встала и, чавкая мокрыми подошвами, выскользнула за дверь. Библиотекарша взглянула на меня и покраснела. А я постарался припомнить фамилию этого человека - Черновцов, кажется.

Сейчас уже не помню, что я врал в библиотеке, но мне удалось просмотреть несколько формуляров и среди них - Сашин, самый пухлый из всех. Как я и ожидал, среди книг, отмеченных в его формуляре, был томик Одоевского. Я спросил его, но он был на руках. Тогда я предъявил и корреспондентское удостоверение, и книжку внештатного следователя и попросил дубликат.

Мне его принесли, я нетерпеливо раскрыл его... Так и есть! Худшие мои опасения оправдались.

В дверях музея меня встретил Староверцев. Он был необычно возбужден и очень расстроен. Впрочем, его можно было понять.

– Какой ужас!
– сказал он.
– Вы уже знаете?

Я молча кивнул. Еще бы мне не знать!

– Это какое-то дикое, бессмысленное хулиганство!
– с возмущением продолжал он.
– За это нужно отрубать руки! Я сам бы сделал это с удовольствием. Не верите?

– Руки?
– удивился я.
– Отчего же только руки? По мне - так никак не меньше головы.

– Вы так думаете?
– Он был озадачен.

– Да. И это уже квалифицируется не как хулиганство. Это элементарное убийство.

Мы сели в кресла. Афанасий Иванович непослушными пальцами набивал трубку.

– Да, да! Вы правы! Это равносильно убийству по своей моральной низости.
– Он чуть не застонал, хватаясь за голову.
– Такие экспонаты! Кому, спрашивается, они мешали!

– Экспонаты?
– не понял я. Мне никак не приходило в голову, что Самохин мог считаться экспонатом. Разве что в музее криминалистики.

– Ну да, господи!
– нетерпеливо повторил Староверцев.
– Именно экспонаты. Вы же говорили, что уже знаете о нашем несчастье.

– Ну конечно! Ведь это произошло у меня в номере.

Теперь уже Староверцев недоуменно уставился на меня.

– Сегодня ночью кто-то забрался в музей и изуродовал несколько стендов. А ценные вещи, вы представляете, сложили в мешки. Но унести, слава богу, не успели. Но в мешки... Вы понимаете, в каком они теперь виде?

– Сегодня ночью, - ровным голосом сказал я, - у меня в номере убили Самохина.

Староверцев открыл рот, и его трубка с глухим стуком упала на столик.

– Что вы говорите?

– У вас брюки горят.

– Да, да, извините, - он дрожащей рукой смахнул с брюк горячий пепел.
– Олечка! Иди скорее сюда! Ты слышала? Убили Самохина! Это ведь правда, Сережа? Вы не шутите? Господи! Что за несчастья? И все в одном доме. Олечка, да где же ты?

– Сейчас иду.

– Олечка, Самохина убили, - шепотом проговорил Староверцев, когда она наконец подошла.

– Я уже слышала. Мы не хотели пока говорить вам об этом.

Я коротко, не останавливаясь на подробностях, рассказал о событиях тревожной ночи, внимательно наблюдая за Олей. Она вдруг заплакала, стала нервно шарить в сумочке - искать платок.

Я отошел к окну. Действительно, какой-то богом проклятый дом. Какая-то мрачная сцена, на которой из века в век совершаются загадочные преступления за задернутым занавесом...

– Это как раз то, чего нам так не хватало!
– жизнерадостно констатировал Яков, когда ему передали заявление Староверцева. Великолепно! В одну ночь, в одном практически месте два преступления, и одно из них - убийство. Что там, в музее?
– спросил он уже спокойнее.

– Ободрали несколько стендов, собрали все более или менее ценное, но не унесли. Как я понял, пропали только экспонаты зеленого стенда.

– Что там было?

Я показал ему список, составленный Олей.

– Странно.

– Да, очень. Документы, листовки, фотографии. Но, знаешь, даже сукно содрали. Остались одни крючки да кое-где бирочки с номерами.

– Что ты думаешь об этом?

– Пока ничего. А ты?

Яков покачал головой.

– Кто последним уходил из музея?

– Уборщица, наверное. Тетка Маня, так ее зовут.

– Давай-ка с нее и начнем. Кстати, у меня для тебя сюрприз.

– Может, хватит, Яша?
– всерьез попросил я.