Шрифт:
Тем временем Дарвин полностью посвятил себя изучению происхождения, что и стало торжеством причинности и привело к большим последствиям. Затем у Фрейда:
Мы опираемся на предпосылки, что существует массовая психика, в которой психические процессы развиваются так же, как и в психике одного человека. Особенно мы верим, что тысячелетиями существовало чувство вины, передаваемое из поколения в поколение, которое берет свое начало в преступлении настолько древнем, что люди более поздних поколений не могут ничего об этом знать.
«Тотем и табу», 1913Никто и не заметил, что с этим господством причинности в современную эпоху просачивалось главное намерение богословов, из-за которого они и посвятили себя культу первопричины, то есть потребность убедиться и продемонстрировать, что прошлое сильнее настоящего и абсолютно его определяет. В религиях это вполне понятно и функционально: они действительно должны опираться на традиции, чтобы выжить. Чтобы лучше воздействовать на верующих, они должны уговорить их, что в жизни прошлое (а не будущее) имеет решающее значение: из-за первородного греха Адама человек не может своими же силами спасти самого себя.
Таким образом, на Западе мы имеем науку, которая полусознательно ограничивает свой кругозор и в которой причинность является не столько нормативным принципом, сколько фиксацией, патологией сознания, которая не может не вызывать нервозность у тех, кто на ней настаивает, и которая мешает им видеть другие перспективы мышления.
Синхронность
Для древних принцип причины и следствия не имел такого большого значения.
Например, по мнению некоторых греческих философов, причина и следствие имеют одинаковую важность. «Истинная причина всего кроется в его цели», – пишет Анаксагор в V веке до нашей эры (говорят, что и Анаксагор учился в Египте). То есть древние могли думать (в отличие от наших ученых), что цель любого действия выбирает причины, которые будут на него влиять. И эту идею легко проверить, если просто попытаться рассуждать следующим образом: обстоятельств, которые могут стать причинами чего-либо, всегда очень много; но из этого большого числа потенциальных причин только некоторые причины (и всегда больше одной) станут эффективными в определенный момент жизни человека. И какие будут эти причины, будет зависеть исключительно от направления, от цели, которую этот человек запечатлел в своих намерениях.
Так, например, один мой друг может простудиться (то есть сделает эффективной причиной сквозняки и слабость иммунной защиты) только тогда, когда он более-менее сознательно поставит перед собой цель заболеть. А если другой мой друг убедился бы, скажем, что он видел одного из традиционных христианских ангелов, блондина, в белой тунике и с крыльями, это случилось бы не потому, что Ангел и вправду спустился к нему с небес (как это было бы согласно закону причинности), а потому что в душе моего друга желание увидеть Ангела, одетого именно так, жило уже какое-то время. Оправдание этого желания стало его целью – и, следовательно, его восприятие, его поэтические способности и его потребность в духовной компании способствовали созданию всех необходимых условий для осуществления именно этого видения.
Я призываю читателей как можно чаще применять эту древнюю точку зрения к любому аспекту своей повседневной жизни; на самом деле это дает значительные преимущества: позволяет, например, превратить мрачное чувство фатальности в не менее мрачное (но легко поддающееся исправлению) желание навредить себе; или легко освободиться от груза прошлых ошибок и поражений, которые, если применять принцип «истинная причина всего в его цели», могут перестать влиять на наше настоящее и будущее.
Возвращаясь к древней ангелологии, мы увидим, что и здесь причинно-следственная связь играет гораздо более скромную роль, чем это может показаться современному человеку: на самом деле в ангелологии дата рождения не рассматривается как причина, определяющая тот или иной тип существования.
Для древних имело значение, что, если человек хочет серьезно задуматься о своей жизни, он должен прежде всего поставить себя выше себя самого, то есть он должен попытаться вернуть себя в ту многомерность, которая простирается выше последней сфиры, и оценить свою жизнь с более широкой перспективы. Поэтому уместно рассматривать и собственное рождение как одну из многих характерных черт, то есть как один из многих способов, которыми любой человек выражал себя в мире.
При таком понимании дата рождения важна не более, чем любая другая дата в жизни человека или, возможно, чем линии руки, форма ногтей или цвет радужной оболочки, – точно так же, как для определения положения предмета ни одна из кардинальных точек не будет более решающей, чем три остальные. По каждой из этих характеристик и из их суммы можно было бы воссоздать образ человека, которому они принадлежат, и увидеть, в каком направлении он двигается, цель, к которой идет его существование; и если ангелология предпочитает принимать во внимание только дату рождения, это просто потому, что она есть у каждого человека, живого или мертвого, и ее легче установить, чем все те особенности, которые я только что перечислил.