Что такое концерт без оркестра?

Убийца с криками своих жертв?

Как только звучит Лакримоза, смотрю вниз на лежащий на ней кусок жира. Он потеет. Неестественно много, так много, что я думаю, у него может быть гипергидроз. Я еще не врач, но до этого момента я убил шесть человек, и ни один из них не потел так сильно.

— Уолтер, что случилось с той физикой квотербека, о которой ты так любишь напоминать людям? Ты не в состоянии вести кого-либо на короткую прогулку, не говоря уже о чемпионате штата.

Я не спеша смотрю на его едва прикрытое тело. Хрупкие волосы покрывают его грудь и живот, большой живот, и у него глубоко красное лицо, которое напоминает мне воздушный шар, готовый лопнуть. Меня от него тошнит, он пустая трата места, и подумать только, он считал себя таким же, как я.

Он никогда не смог бы быть мной, никогда не сможет делать то, что делаю я, на том уровне, на который я способен. — Полицейские были в нескольких неделях от того, чтобы схватить его и посадить за решетку. Федеральным следователям понадобилась бы целая жизнь, чтобы даже уловить мой запах.

— Откуда ты меня знаешь? — выдохнул он из пересохшего рта. — Тебе нужны деньги? Я могу...

— Пожалуйста, не позорься, ты не можешь позволить себе откупиться от меня.

Я широко раскинул руки, оглядывая окружающее меня пространство, от полов, сделанных на заказ, до статуи по смехотворной цене в углу. Этот подвал, мой кусочек гармонии, стоит больше, чем большинство зарабатывает за всю жизнь. — Оглянись вокруг — разве похоже, что мне нужны твои деньги?

Мои пальцы сжимают рукоятку охотничьего ножа, направляя острие вниз, к лицу Уолтера и я провожу острием по его щеке, лезвие настолько острое, что я чувствую, как оно режет волосы в его зернистой бороде.

— Однако, поскольку я не полный монстр, я отвечу на твой первый вопрос. — Волосы встают дыбом, когда я чувствую, как легко было бы выпотрошить его, как свинью, и смотреть, как кровь льется из его живота. Как просто покончить с его жизнью, вот так, одним движением запястья.

Сила бурлит в моих венах. Контроль и желание бурлят во мне, создавая лучший естественный кайф, который только можно испытать. Нет лучшего чувства, чем это. Знать, что я полностью контролирую его судьбу, знать, что он находится в моей власти. Что он бессилен и жалок. Ниже меня во всех отношениях. Он никогда не станет тем, кем являюсь я.

— Черт... — шипит он. — Пожалуйста, не делай этого. У меня есть дочь.

Желание угрожало утянуть меня под воду, подавляющее ощущение всего вокруг было настолько сильным, что я не заметил, как мое лезвие вонзилось в его щеку достаточно, чтобы пустить кровь.

— Джессика, — говорю я, делая вдох и отводя острие от его лица. — Верно? Ей будет пятнадцать в декабре.

Его глаза вспыхивают, сияя ярким и жутким страхом. Он поглощает все его тело, и это наполняет меня теплом. Я хочу, чтобы он умер напуганным, испуганным и дрожащим. Прямо перед тем, как он сделает свой последний вздох, он узнает, как выглядит настоящая смерть, как настоящий страх ощущается на языке.

— Не трогай ее, — кричит он, дергаясь от уз, из которых у него нет шансов выбраться. Я научился завязывать узлы, когда был совсем маленьким, — один из многих уроков, которые преподал мне отец и которые я усовершенствовал для себя.

Мой отец был хорош в своем деле.

Был лучшим.

— Я бы никогда. Подростки, да и вообще дети — это приобретенная группа бесхребетных людей. — Я ухмыляюсь ему. — Такие, как ты. Не так ли, Уолтер?

Я кручу лезвие между пальцами, сосредоточив свое внимание на его руке, поднимаю тяжелую конечность, осматриваю линии и шрамы, пальцы в перчатках пытаются найти точку отсчета.

— Что? Что ты...

— Не трать мое время, — шиплю я, стиснув зубы, когда сгибаю один из его пальцев в невозможном направлении. — Ненавижу лжецов, Уолтер. Постарайся не усугублять ситуацию, усугубляя ее мне.

Он вскрикивает от боли, но я не обращаю на это внимания, ослабляя хватку на пухлом пальце, прежде чем поднести нож к кончику его указательного пальца.

— Откуда я тебя знаю? — хмыкаю я, чувствуя, как подгибаются пальцы на ногах, когда я погружаю острие достаточно глубоко, чтобы оно проскользнуло под всеми слоями кожи, а затем начинаю брить в обратном направлении, медленно, следя за точностью нарезки. — Я знаю тебя, потому что ты думаешь, что ты такой же, как я. Скажи мне, ты так любишь свою дочь, что убиваешь девушек, похожих на нее? Это так ты показываешь свою любовь, Уолтер?

Не уверен, что он слышит меня, не из-за ослепляющего звука его криков, когда обжигающая боль проникает в его тело. Руки полны нервов, к несчастью для него, поэтому он чувствует каждый сантиметр лезвия, вонзающегося в его плоть.

Кровь льется из раны как фонтан, вытекая и просачиваясь на металлический стол внизу, она затрудняет видимость, но я чувствую, как его кожа тянется к ножу. Я держу руку ровно, ни капли колебания или дрожи, обнажая его мышцы и кости перед открытым воздухом.

Все эти защищенные нервы, атакованные прохладным воздухом здесь, внизу, должно быть, несчастны. Мне почти хочется его пожалеть. Почти. От восхитительных криков агонии у меня звенит в ушах, вибрируют барабаны внутри.