Ещё полгода дотошных проверок, полной изолированности от любых внешних контактов, осторожных подкатов и выверенных предложений… и вот, к концу лета, его наконец-то «завербовали» С этого дня Гордеев окончательно стал «предателем», и сука-жизнь в любой момент могла вывернуть так, что для родной страны он предателем бы и остался. Навсегда.

Потекла другая жизнь, хождение по краю. Люди, окружающие Гордеева теперь, разительно отличались от тех придурковатых исполнителей, с которых началось его внедрение. С этими недостаточно было просто побухать и похаять Россию-матушку, чтобы сойти за своего. Эти фильтровали базар и требовали конкретики, отчего Гордееву приходилось постоянно и всюду лавировать, в каждом их действии и слове подозревать подвох, контролировать каждый свой вздох и слово, думать исключительно на английском и даже видеть английские сны — во избежание смысловых разночтений. И это было уже далеко не болото.

Единственная редкая связь с Конторой происходила теперь исключительно через «любимую жену» Хелену, простую владелицу салона по общипыванию высокопоставленных мудей. Всё-таки Бирюков молодец, и это изначально было большой удачей, привлечь к сотрудничеству именно её — сточки зрения и конспирации, и наличия неформальных связей.

В таком диком напряжении прошёл сентябрь, а за ним и октябрь, открывший перед Гордеевым очередную дверь — теперь большую часть времени он находиться на Западе страны, в закрытом исследовательском центре, где его готовили к биологической диверсии на территории России. Учили смешивать некие жидкие компоненты и при помощи подручных средств обеспечивать выращивание патогена в бытовых условиях. Спустя две недели после посева в специальном контейнере, патоген нужно было доставить на точку и залить в вентиляцию какого-то крупного торгового центра. Адрес, схему воздуховодов и план помещения Гордеев должен был получить уже на месте.

Одновременно с этим, он проходил обработку и по «повышению личной мотивации», а по-русски говоря — подвергался промывке мозгов. Для своих хозяев он был лишь пешкой, фанатичным врагом своей бывшей Родины и её правящей верхушки. Жертва усиленной антироссийской пропаганды. Зомби с полным отсутствием критического мышления. Универсальный солдат, умеющий и убивать, и выживать, и готовый везти смертельную заразу даже в собственном теле — лишь бы послужить делу уничтожения ненавистного народа.

Тут-то Гордееву и пригодились в полной мере долгие часы занятий с Доком — по программам НЛП и общей психологии. По больше части он видел, как с ним работают, понимал какие используются приёмы и какую ответную реакцию ждут. И подыгрывал. Но было и что-то такое, что он упускал, и лишь замечая в себе какие-то изменения, пытался справиться с ними самостоятельно — на чистой логике и опыте.

Это была сложнейшая, въедливая работа, забирающая все силы и время… Но не приводящая к главному результату — доступу к документации. А доступ был нужен, причём срочно — в центре явно шла подготовка к чему-то гораздо более масштабному, чем точечные распыления патогенов. Возможно, даже, к биологической войне.

Гордеев докладывал об этом в Контору, в ответ получал приказ сделать невозможное, но раздобыть больше информации, и знал наверняка, что где-то там, в мозговом центре Российской контрразведки, сейчас скрупулёзно сплетались тончайшие ниточки информации из разных источников, от таких же как он агентов, делались выводы и принимались ключевые решения… Но здесь, на месте, собственные усилия казалась до отчаяния мелкими и бесперспективными. А время давило.

Между тем, правление исследовательского центра располагалось здесь же, на закрытой территории, и сюда периодически наезжали целые делегации в бронированных джипах, грузились ящики, развозилась секретная курьерская почта. И эта возня с каждым днём становилась всё заметнее.

В первых числах января Гордееву поступило указание явиться в тренировочный павильон для тестовых испытаний. На месте он обнаружил ещё с десяток таких же, как как сам, наёмников разных национальностей. Это не удивило, но оглушающе придавило пониманием масштаба проблемы — едва лишь выпадет из ячейки один, путь даже сам Гордеев, как на замену ему тут же встанет другой. Либо все они разъедутся по объектам одномоментно, и это будет уже не единичный случай, а массовая биологическая диверсия. И выход лишь один — отсекать гидре не щупальца-исполнителей, но бошку. Во что бы то ни стало. Пока не поздно.

Тестовые испытания состояли из теории и практики обращения с патогеном, а также какого-то нелепого шоу в духе «Командос» — пришлось пострелять по мишеням, преодолевать полосу препятствий и даже помеситься с другими диверсантами в рукопашке. Впрочем, едва только цирк закончился, как стала понятна и его суть: створки ангарных ворот разъехались, и словно в каком-то клишированном американском боевичке в зал потянулись зрители — человек десять «избранных», из числа тех самых, что обычно приезжали в центр на тонированных броневичках.

Затем было «неформальное общение», когда высокая комиссия словно к товару присматривалась к диверсантам «вживую» и, с хихиканьем щупая их бицепсы, фоткалась с оружием. Словом, развлекуха.

— Ты тот самый русский?

Гордеев обернулся. Это была женщина с чётким, идеально гладким иссиня-чёрным каре длиной до подбородка и тонкой, нервно подрагивающей в жёстком воротничке-стоечке шеей. До этого Гордеев видел её лишь однажды, ещё осенью. Редкая гостья.

— Я задала вопрос.

— Я славянин, — вместо ответа зло дёрнул он щекой на «русский» в свой адрес.

— Тот самый?

— Вам виднее.

— Хам! Отвечай по уставу! Это правда, что у тебя протез ноги?

— Так точно.

— Но ведь ты даже не хромаешь?

— Так точно. Много тренируюсь.

— Покажи.

— Мы тут только что почти полтора часа словно обезьяны в цирке скакали…

— Протез покажи, идиот!

Чертовски захотелось ответить грубостью, но желание было тут же придушено, и Гордеев послушно наклонился, задрал штанину, демонстрируя бионическую щиколотку.

— Так достаточно или открутить?