Но он не спешил. Касался, ласкал, доводя до грани… но не давая кончить. Он словно изучал меня. А может, приручал. Или даже пытал?

— Ну пожалуйста… — не выдержала я, — пожалуйста!

И он пожаловал — такой каменно-перевозбуждённый и жадный. Я долго застонала, пытаясь податься ему навстречу, но лишь беспомощно виляя задницей… И невольно раня саму себя стиснутыми в занемевших запястьях ножом. А когда до оргазма остались считанные мгновения, Игнат вдруг остановился. Я разочарованно заскулила, он рассмеялся и заботливым тёплым касанием вынул из моих пальцев нож. Развязал руки и, уложив меня на спину, прижался губами к уху:

— А вот сейчас ты узнаешь, что такое настоящее доверие. Или не узнаешь. Выбор за тобой…

Я сначала не поняла. Это был прекрасный, страстный секс «дама на спине, мужчина сверху» Завязанные глаза лишь добавляли происходящему остроты: когда поцелуи Игната медленно спускались всё ниже, и губы касались возбуждённо-горячей, истекающей желанием плоти. И когда, навалившись всем весом, он ритмично вколачивал меня в постель, а я, расслабленно закинув руки за голову, полностью отдавалась его власти. И даже когда пальцы его страстно легли на мою шею — это только подбросило меня на новый гребень возбуждения.

Но когда эти пальцы вдруг железно сомкнулись, не давая вдохнуть, когда в груди запекло от нехватки воздуха, а в голову ударила паника — я забилась. Засучила ногами, замотала головой, вскинула руки, чтобы содрать эту безумную удавку с шеи… И замерла, так и не коснувшись.

Это же ОН. Он знает, что делает. Я доверяю.

Эта мысль словно молния — прожгла меня насквозь, и я покорно обмякла, отдаваясь удушливой тьме, растворяясь, чувствуя вдруг такой нестерпимо-прекрасный огонь нежности в груди, что повязка на глазах взмокла от слёз. Из самого низа живота, стремительно разрастаясь до вселенских размеров, поползла острая как нож, и сладкая как сама жизнь волна… И меня накрыло чудовищной силы оргазмом.

Очнувшись, обнаружила себя заботливо укрытой под самый подбородок одеялом. Большой свет в комнате погашен, лишь уютно горит приглушённый светильник на прикроватной тумбе. Тело словно невесомое, размякшее в ласковой, безбрежной неге. И на душе так спокойно, как бывает только когда проревёшься как следует и осознаешь наконец, что жизнь всё равно прекрасна, и она продолжается.

— Ты как?

Я повернулась, Игнат лежал рядом, подперев голову кулаком.

— Звёздочки не летают?

— Нет, — сглатывая вязкую слюну, шепнула я. Горло слегка саднило, как при простуде. — Только… Я что-то совсем не помню, как ложилась.

— Не мудрено, ты словила собачий кайф.

И я вспомнила! И даже от одного только воспоминания по телу поползли мурашки, и заворочалось в животе что-то огромное и тёплое. Прильнула к Игнату, обнимая, утыкаясь носом в шею:

— Это было охрененно! — От переизбытка эмоций на глаза навернулись слёзы. — Я никогда ещё так не… — «любила» — мелькнуло в голове. Но вслух произнесла лишь: — Не кончала.

Он ласково провёл по моей щеке, заправил за ухо прядь.

— Это очень опасная практика, Слав. Надеюсь, ты это понимаешь, и не захочешь повторить с… — замялся, — в несоответствующей обстановке.

Я закивала. Игнат улыбнулся. Взгляд его был задумчивый и словно обращённый внутрь себя.

— Ты ведь могла просто тронуть мои руки, и я бы сразу отпустил. И это не было бы трусостью, страх смерти — единственный истинный, суть всех остальных страхов. Перед ним бессильна даже сила воли.

— Причём тут воля? Я просто хотела быть с тобой до конца.

Он прижал меня к себе.

— Ты странная девчонка, Слав. Как будто нереальная. Может, ты бред моего больного воображения, и на самом деле я сейчас у Дока на терапии? — Помолчав, вздохнул: — Какой узор хочешь, думала уже?

У меня аж сердце подпрыгнуло от радости.

— На твоё усмотрение!

— Как скажешь, — кивнул он и, протянувшись через меня к тумбочке, подал стакан воды и таблетку. — На, вот, выпей.

— Что это?

— Ответственность. У нас был одновременный оргазм, и я просто не стал тебя обламывать, кончил внутрь. Но дети в мои планы не входят, поэтому выпей.

В груди тоскливо кольнуло, но я послушно проглотила таблетку и ушла в душ. Вернувшись, тут же забралась в постель, носом к стенке. Игнат немного помедлил и, выключив телевизор, придвинулся ко мне. Обнял, зарываясь лицом в волосы.

— Слав… Эй, дурочка, ну перестань… Ну не время сейчас для детей, ты же сама понимаешь.

Я понимала. Как понимала и то, что это вообще полный бред — рождение ребёнка. Да блин, тут даже говорить не о чем! Девятнадцать лет, ни образования, ни стабильности, ни, хотя бы, настоящего паспорта. Зато какие-то алмазы, отцовские долги. Типы, которые пытаются меня то ли поймать, то ли убить. Да и сам Игнат… ну какой из него отец? Кому этот ребёнок? Самой себе? В то время, как Гордеев будет вечно пропадать по своим секретным делам и ещё более секретным агентшам. Такое себе удовольствие — ждать и ревновать, ревновать и ждать! Так что всё он правильно сделал, и спасибо ему за то, что заранее обо всём позаботился.