Никто не отзывается.

– Пошли внутрь, – командую парадом. Поднимаемся по скрипящему крыльцу, открываем дверь. Прихожая. На полу в ряд обувь, над ней на крючках одежда. Наверное, Арина живет одна и только спать сюда приходит. Слишком много работы. Это заметно по бардаку, что здесь царит. Что-то навалено по углам, какие-то железки, пройти можно по узенькой тропинке. Мы заходим в следующую дверь, и стоило ее распахнуть, как в носы нам ударяет густой запах перегара.

Удивленно переглядываемся: это что, бомжатник? С недовольными лицами идем внутрь, стараясь дышать через раз. Уж слишком воняет. Большая комната. Стол, заваленный пустыми бутылками и объедками. Над ними лениво летает толстая муха и жужжит в тишине. Но из двери, что ведет в другую комнату, слышится шумное сопение. Там кто-то есть. Спешим туда и замираем от поразительной картины: на кровати, в одних трусах и футболке, уткнувшись лицом в подушку (к ней прижата половина лица, отсюда и звук) лежит Максим. Левая рука и нога свисают вниз, правые вытянуты вдоль тела.

Костя смотрит на неё с плохо скрываемым ужасом, я – с брезгливостью. Сам недавно пережил подобное, после отцовского юбилея, когда накушался, словно дорвавшийся до еды поросенок, и болел потом. Судя по источнику перегара, вчера то же самое сделала Максим. Остается только спросить ее, зачем она так поступила. Она ведь девушка! Но как спросить?

– Максим, Максим, – легонько трясу её за плечо. Ноль реакции. Дамочка в глубокой отключке.

– Максим, проснись, – говорит Костя в надежде, что та среагирует на его голос. Без толку.

Опять переглядываемся.

– Ты её такой раньше видела? Часто она с бухлом куролесит? – спрашиваю своего спутника.

– Впервые. Она вообще не пьет. Ну, рюмку там или две, может четыре, не больше. Но чтобы так… – в голосе Кости слышится полнейшая растерянность.

– Значит, придется будить народными средствами, – ухмыляюсь я, предвкушая возможность немного отомстить мажорке за все те издевательства, которым она подвергала меня с момента нашего знакомства.

Иду в большую комнату. Там в углу, возле печи, раковина. На ней лежит жестяной ковш. Наливаю его и возвращаюсь. Вода внутри ох, и холодная! Ключевая, наверное. Подхожу к Максим. Вопросительно смотрю на Костю: можно? Он робко кивает. Не уверен, но как еще разбудить человека, который всю ночь беспробудно пил? Трясти и уговаривать? Ледяная вода – лучшее средство, радикальное, хотя и небезопасное. В этом я убеждаюсь сразу же, едва струя падает Максим на лицо. Она мгновенно вскакивает, делает короткий взмах рукой, и вот я уже лечу куда-то, проваливаясь в небытие.

* * *

– Зачем ты его ударила? – слышу голос Кости сквозь сильный звон в ушах. – Да так сильно, он же сознание потерял! Ты совсем очумела, что ли, Максим, от своей пьянки?!

Шум стоит в голове страшный. Словно надо мной истребитель пролетел. Я слышал их грохот на международном авиационно-космическом салоне в Жуковском, куда меня родители водили в детстве.

– Сам виноват. Зачем он меня облил? Да еще вода, зараза, ледянючая, – слышу голос Максим. Хриплый, как всегда у людей бывает с большого бодуна.

– Потому что мы звали, а ты не просыпалась! – с укором говорит Костя. Потом его голос приближается.

– Саша, Саша, ты меня слышишь?

– Слышу, – отвечаю. Сажусь и потираю сильно саднящую левую половину лица. Туда и пришелся короткий хук справа, которым Максим меня наградила. Вот тебе, Сашенька, и благодарность за спасение от алкоголизма. По морде дали ни за что, ни про что.

Смотрю на Максим с укоризной. Она протягивает руку, помогает подняться на ноги.

– Сорян, братан, – нехотя говорит, а если бы не Костя, то ничего бы не сказала. Или нечто вроде «Ты чего тут валяешься? Разлегся, понимаешь». А уж форму извинения выбрала, как всегда, какую-то дурацкую. Так гопники разговаривают. Хотя мажорка кто, если невинного человека ударила? Всё отцу расскажу. Пусть узнает, какова его содержанка на самом деле. Эх, боюсь, не поверит. Вот если видео сделать, или просто фотографию. Посмотрел бы мой папенька, да и задумался глубоко: надо ли ему дальше свою жизнь с такой дрянью связывать?

– Проехали, – отвечаю Максим. Синяк на физиономии будет. Что родителям скажу?

– Ты зачем уехал, что у тебя случилось? – задает Костя вопрос, который нас обоих очень интересует.

– Костенька, ты не мог бы… уехать?

– Чего?! – он хлопает ресницами, глаза стали большущие, в них удивление так и сверкает.

– Я прошу тебя прямо сейчас вернуться домой, – хрипит Максим. Откашливается. Видимо, вчера и курила еще, как паровоз. – Так нужно, понимаешь?

– А как же Саша?

– Останется здесь. Нам с ним надо серьезно поговорить.

– Может, я в машине подожду? – робко интересуется Костя.

– Нет, – жестко отвечает Максим. – У нас долгий будет разговор.

Я слушаю их диалог и понимаю: опять моя судьба в чужих руках. Может, не желаю я с ней разговаривать здесь и сейчас, в этом убогом жилище холостяка? И вообще, надо в Москву ехать, нас отец будет ждать. Он же назначил нам встречу, а в его плотном графике отыскать время очень непросто.

– Хорошо, – покорно отвечает Костя. Как он вообще живет с этой стервой? Он столько ехал сюда, весь в тревогах, а мажорка его прогнала. Будь я на его месте, сказал бы ей при прощании пару ласковых. Вместо этого парень говорит. – Надеюсь, ты всё мне расскажешь.

– Да, – кратко бросает Максим.

Костя уходит, сначала слышен стук его ботинок по доскам, затем по выложенной бетонными квадратами дорожке. Скрипнула калитка. Плюмкнула сигнализация, завелся двигатель. Хлопнула дверь. Все эти звуки мы слушаем с мажоркой в тишине, ничего не говоря. Видимо, присутствие Кости в самом деле очень мешало ей приступить к разговору. И едва шум автомобиля стих вдали, она кивнула на стул.

– Присаживайся.

Я размещаюсь за столом, на который даже руки положить некуда. Максим поступает категорично: берет скатерть с четырех углов, складывает их наверху. Получается большой узел, наполненный бутылками, объедками и грязной посудой. Пластиковой, потому ничего не гремит и не разбивается. Она связывает горловину, уносит в прихожую, кладет рядом с крыльцом. Потом всё так же, молча, достает новую одноразовую скатерть, из шкафа рядом – посуду, бутылку водки, хлеб, газировку, из холодильника колбасу и сыр. Режет крупными ломтями, не заботясь об эстетике. Наливает в стаканчики водки до половины. Садится напротив. Говорит: