– Шутишь?

– Шучу.

Монгол повернулся к дверям храма и осенил себя крестным знамением широко и неспешно. Потом нахлобучил на затылок добротный кроличий треух и спустился с крыльца к контролеру.

– Иди, не мерзни. Ключи не потеряй.

Вместе с ключами Монгол сунул в карман Петру две десятирублевых купюры.

Петр посмотрел вслед Монголу. Сказал тот вроде что-то, но к чему непонятно было.

В бараке почти все спали. Только опившиеся чифиру Акула и Коныш шпилили в "двадцать одно". Акула проигрывал полученные от Макарова денежки. Он поскрипывал зубами, нервничал.

– Ну-ну, - сказал Монгол, остановившись на мгновение возле играющих.

Акула посмотрел в спину Монголу, но ничего не сказал: был заход, и он, подув для фарту на пальцы с тремя картами, стал медленно вытягивать их: как будто могло что-то перемениться в масти и в значении набранных очков.

– Заканчивайте шпилево, - предложил из своего угла Монгол.
– Что у вас, праздник завтра?

– Последнюю, Монгол, последнюю...
– запросил Акула.
– На все, Коныш!

У Акулы был перебор.

Монгол хмыкнул и махнул на играющих рукой.

Через четверть часа монголо-макаровские деньги заначивал в матрас счастливый Коныш, а Акула лежал на шконке, уставясь невидящими глазами в бурый обкуренный потолок. Ему было жаль проигранного: запасы чая подходили к концу, подогреться было неоткуда... Хотелось жрать, пить, курить.

Коныш отделил одну "пятихатку" от выигрыша и пошел с ней к Монголу. Тот уже разделся, лежал под одеялом на спине, прикрыв глаза.

– Братан, на общак, - тихо произнес Коныш.

Монгол открыл глаза, вытянул из-под одеяла руку и взял купюру.

– Круговорот воды в природе, - констатировал он.

– Что?
– не понял Коныш.

– Закон Ломоносова.

– Ништяк, точно, - Коныш сделал вид, что дошел до сути сказанного...

Вдруг застучали сапоги, захлопали двери. В барак ворвался морозец. В облачке прозрачного пара двигались трое: ДПНК Мыриков, прапорщик Окоемов и контролер Зуев с деревянной киянкой.

– Так!
– заорал Зуев и грохнул киянкой об первую попавшуюся шконку. Побегушники здесь?

– Что ж ты, демон, делаешь? Людям завтра пахать, а ты молотишь, орешь, как потерпевший!
– предъявил Зуеву проснувшийся Валдай, стропальщик литейки.

– Молчать!
– заорал Зуев ещё пуще - так, что от него отшатнулись Мыриков и Окоемов.

Они обошли барак. Мыриков посветил мощным фонарем в лицо Карамбе, откинул одеяло с Ваньки-Балконщика. Это были единственные "побегушники" в отряде. На их карточках стояла красная полоса. На всякий случай ДПНК посветил на Монгола: тот даже глаз не открыл.

Карамба проснулся, пробормотал что-то обидное в адрес всех ментов и снова уснул крепким сном здорового человека. Карамба, он же Сергей Селютин, бежал из мест заключения дважды, в общей сложности пробыв на свободе 12 часов. После первого побега из зоны общего режима в Курской области он успел за четыре часа свободы выпить восемь кружек пива и литр водки. Очнулся в вытрезвителе и долго не мог убедить дежурного лейтенанта в том, что он, Селютин, вовсе не подзаборный алкаш, а бежавший из колонии опасный уголовник. Наконец, ему поверили, и он снова очутился за решеткой с добавкой в два года. Бежал ещё раз, заведя ранним утром стрелу подъемного крана за предзонники и замайнав себя на крюке... На этот раз он гулял целый день: лето в Волгоградской области располагало к отдыху, поэтому Карамба отправился на пляж, где привлек внимание милиционеров своей спиной, синей от татуировок. Но это случилось ближе к вечеру; до этого Карамба успел поиграть на гитаре для симпатичной девушки, а также выставил в "двадцать одно" азартного лоха. Сумма была приличной, и Карамба успел заныкать "бабки" в потайной карман, а после - ухитрился пройти все тюремно-зоновские шмоны - и провез деньги в зону в виде "подъемных"...

Ванька-Балконщик, многоопытный домушник, сам по жизни был вроде лоха. Для него не было неприступных дверей, замков, но в быту он демонстрировал чудеса наивности. Бежал он из зоны один раз: на побег его подбил Витя Астафьев, пермский чернушник. В жилой зоне 4-й строгой Краслага меняли деревянный предзонник на бетонный, но просчитались: бетона не хватило, и в одном месте пришлось оставить бревенчатый частокол с колючкой поверху. В это же время в жилзону, вопреки всем правилам, загнали КРАЗ-фургон. Витя Астафьев водить авто не умел, зато Ванька петрил в этом деле. Они проломили на КРАЗе деревянный частокол и вылетели на поляну, по которой унеслись к ближайшему леску. Там "друзья" расстались: Витя исчез бесследно, оставив зоне шесть недосиженных лет; Ванька-Балконщик на КРАЗе доехал до неизвестного ему райцентра, поставил на уши "хату" местного депутата, напился, наелся от пуза и - сдался органам. К двум недосиженным месяцам добавили три года и отправили в Зимлаг. Впрочем, он не сильно расстраивался, рассматривая новый срок как новое приключение. Ванька с удовольствием рассказывал о побеге всем желающим и в тюрьме и в зоне... А на проверку он и не шевельнулся.

Окоемов хотел поговорить с Монголом - начать с отвлеченных тем, с батюшки Василия и церковки вообще... Потом можно было бы перейти к осторожному выяснению и обнаружению тонких намеков на толстые обстоятельства. Но "смотрящий", верно уж, досматривал десятый сон.

МОСКВА

НОЧЬ БАНКИРА СЕВРЮКА

Ночь была повсюду, словно кто-то участливый укрыл мерзнущую землю черным шерстяным одеялом с луной, звездами и облаками.

Над Зимлагом простирался непроницаемый мрак полуночи, а Москва лишь подтягивала на себя край черноты. Угрюмый и веселый земной мир продолжал существовать в снах и в бессонных заботах: двигались сквозь ночь запоздалые пешеходы, ехали автомобили и поезда, взлетали и садились авиалайнеры.