— А что случилось?

— Да разговор есть.

Я спрыгнул с телеги.

— Ну, давай поговорим.

— Да как-то здесь не с руки. Может, в Ямы заедем? — предложил Гай. — Ты потом через Аптекарский переулок и к воротам.

— А ты разве не работаешь сегодня?

— Нет, все экзекуции на сегодня отменили, — нехотя ответил он. — Завтра ждем большое начальство. Мутные дела, в общем.

— Я знаю, там в ратуше что-то стряслось, — как бы между прочим обронил я. — Не знаешь, как там госпожа Загорская?

Гай нахмурился.

— А ты откуда Загорскую знаешь?

— Как же. Красивая женщина, видел пару раз по школьным делам.

Палач осмотрелся быстрым взглядом и, понизив голос до полушепота, сказал:

— У нас она. Городской совет ее вместе с помощником до приезда представителей трибунала решил подержать под охраной. Ну, не в яме, конечно, а во внутренних комнатах. Но это закрытая информация, если что.

Я присвистнул.

— Понял...

Так значит, Стеф сейчас находится в Ямах?

Я представил себе обшарпанные стены тюрьмы, темницы-норы с решетками сверху, тощих заключенных, грубых конвоиров, грязные заскорузлые плошки и вонючую воду в бочках... И на фоне всего этого — Стефанию. Подтянутую, эротично серьезную, с аккуратной прической и в тщательно вычищенном костюме.

Городской совет — сборище идиотов.

Разве можно такую девушку помещать среди всякого сброда?

Где вообще ее держат? В каких таких «внутренних комнатах»?

— Ладно, поехали, — согласился я, стараясь ничем не выдать своего волнения. — Видимо, дело важное, раз ты искал меня.

Мы открыли ворота конюшни и вывели запряженного в небольшую повозку Гнедого.

И отправились в Ямы.

Через главный вход Гай мне въезжать запретил — сказал, там стража сейчас стоит не местная, а городская, и хоть я одет по форме, могут прицепиться и потребовать входную бумагу. Так что в тюрьму я попал через черный ход, украшенный целой гирляндой навесных замков — сюда по обыкновению подавалась телега могильщика. Стараясь особо не бряцать, Гай открыл все замки и впустил меня внутрь. Потом снова запер дверь снаружи и вернулся уже через главный вход, пока я отсиживался возле покойницкой.

И мы отправились к нему в каморку.

— Пожрать ничего не хочешь? — спросил у меня Гай, запирая двери изнутри на ключ.

— Не отказался бы, — признался я. — Сегодня с утра ничего не ел.

Палач отодвинул с края стола бумаги и вытащил из какого-то мешка на полу белое полотенце с хлебом, ветчиной и десяток вареных яиц.

— Ешь.

Я отломил свежую горбушку, с удовольствием впился в нее зубами.

— Вкуснота!

— Ветчину отрезай, не стесняйся, — заботливо потчевал меня хлебосольный хозяин. — Яйца бери — свежие, сегодня сам варил.

Я рассмеялся.

— Ты так сказал, что я уже был готов слышать, что ты сам их сегодня снес!

— Еще скажи — с клиентов насобирал, — блеснул тюремным юморком Гай.

Я с трудом проглотил свой кусок хлеба.

Кажется, яйца есть я уже перехотел.

А мой собеседник тем временем снял с полки за своим столом грубую деревянную шкатулку для канцелярских принадлежностей. И вытащил из нее окровавленный лист бумаги с жирной цифрой один.

Я окончательно перестал жевать.

— Что это? — спросил я, чувствуя, как начинают нервно холодеть руки и ноги.

Потому что на самом деле мне не нужно было напоминать, что это за бумажка и откуда она взялась.

— Я сначала тоже долго не мог понять, что же это такое, — сказал Гай, усаживаясь напротив меня. — Но меня... не покидало ощущение, что я уже где-то видел подобное. Или слышал что-то такое. Ты знаешь... — он задумчиво почесал щеку, явно стараясь подбирать правильные слова, — знаешь, что я с огромным... уважением отношусь к своей работе. И считаю, что она — честная и очень важная. Без палача добро и зло в этом мире не имеют никакого значения, поскольку некому наказать злого и подарить доброму ощущение справедливости — так говорил мой учитель, мастер Антоний. А он был достойнейшим представителем профессии, в отличие от этих молодых остолопов, которые надели черное лишь для того, чтобы удовлетворить какие-то свои... нездоровые потребности.

— К чему ты это?..

— Сегодня ночью я вдруг вспомнил одну историю, которую рассказывал мне мастер. О том, как в давние времена, когда палачи были истинным воплощением справедливости, они нумеровали людей, приговоренных к смертной казни. Сегодня я был в библиотеке и нашел письменное упоминание об этой традиции. Считалось, что имена приговоренных забирал на свой алтарь великий Нергал — бог возмездия. Поэтому вместо имен им оставались только номера, под которыми их внесли в приказ.

Я почувствовал, как зашевелились волосы на моем затылке. Спокойно, Даня. Главное — спокойно!