Уже с первого прохода я начал жалеть, что согласился работать без взрослых. Трехлапый, кованый культиватор, был довольно тяжелым, учитывая наш возраст. Особенно трудно было заносить его на поворотах. Но надо было работать и мы, с трудом, но продвигались к концу участка. Одной стороной он выходил к высокому в этом месте берегу Днестра, и мы, пользуясь самостоятельностью, пару раз, конечно- окунулись. Иначе не выдержали бы. Июльское солнце било по непокрытой голове не только сверху, но и превращало землю в подобие сковородки на хорошем огне. Хотя наши ступни, с десятками разносортных колючек и разновеликих сбоев и порезов, могли выдержать любые температурные перепады, все равно земля буквально обжигала босые ноги.

И вот тогда, где-то в районе обеда, со стороны села, из жаркого марева выплыл «агрегат» моего соседа по улице – Кольки Димитренко, с обычной слободзейской (потомственной) кличкой – «Чабан». Агрегат – это пара старых волов, бочка на повозке, ведро на гвозде и долговязый худой Колька. Он возил в бригаду питьевую воду.

Поравнявшись с нами, он прокричал: «Вы, плебеи! (вряд ли он знал кто такие плебеи, так как не имел ни желания, ни возможности регулярно ходить в школу) – сегодня в клуб кино привезли, «Тахир и Зухра» называется» и поехал дальше.

Мы с Мишкой не были в кино больше месяца, с тех пор, как каникулы начались, поэтому – быстро постирали в Днестре свои брюки и рубашки, развесили их на виноградных кустах, с полчаса поработали нагишом, так как никакого понятия о трусах и майках у нас летом не было, и, к походу в кино были готовы.

Но, пока закончили работу, пока отвели коня в бригаду, пока умылись и дошли до клуба в центре села, то к началу фильма уже опоздали. Ритуал пропуска в зал зрителей уже закончился. Об этом трудно рассказать. Это надо видеть, когда киномеханик стоит на входных дверях, сам продает билеты и пропускает в зал. Толпа потных людей, оторванные пуговицы, крики придавленных и придушенных, ругань и т. п.

Конечно, ни у меня, ни у Мишки не было того заветного пропускного рубля, но даже его наличие в нашей ситуации. Было бесполезно. Все уже было заблокировано, двери задраены на огромные кованые крючки, а стучать и кого-то звать – нам не было дано.

Проникнуть вовнутрь без билета, когда на улице много людей – это не проблема. Но как попасть в зал, когда фильм уже начинается?. Проще всего, конечно было заглушить работающий снаружи небольшой двухцилиндровый двигатель, который снабжал клуб электроэнергией. Закрыть ему чем-то выхлопную трубу и все. Механик, естественно, откроет дверь, выбежит, ну а мы, в это время – в зал….

Нам такой вариант, неоднократно опробованный раньше- не подходил – на уице светло, и – ни души. Иметь неприятности с киномехаником и разъяренными зрителями – опасно.

Проникнуть через окна – тоже бесполезно, так как изнутри, на каждом окне, как кильки в банке, сидят по3-4 человека, их не сковырнешь. Что делать?

Я вспомнил, что еще весной, мы с Колькой» Чабаном», проникали в зал через дымоход, затем – через печь – грубу, которая стояла справа, у сцены. Духовка у нее давно прогорела, колодцы постепенно очистились от сажи, так что беспокоиться за нашу постиранную одежду не стоило.

Полезли на крышу. К дымоходу. Мишка пошел в разведку, опустился в дымоход, я – за ним. Самое неприятное было – ползти в темноте по довольно длинному «лежаку» вдоль потолка. Мишка впереди, – я поджимаю его сзади. И тут случилось неожиданное. Оказалось, что пока мы долгое время не были в клубе, печь справа у сцены – разобрали и сложили её почему-то, уже с левой стороны. То место, где был выход к дымоходу, забили фанерой и забелили.

На эту фанеру и выполз Мишка и тут же рухнул в зал, на головы сидящих на полу пацанов. Дело в том, что на двух десятках длинных скамеек, сидели уважаемые люди, которые могли это себе позволить. Все остальные сидели везде- в проходах, на окнах, перед сценой и на самой сцене до самой дальней стены, которая служила экраном.

Я упал на Мишку сверху и по головам, пополз в сторону экрана. Кино еще не началось. Механик никак не мог навести резкость. В темноте, ориентируясь на луч проектора, я добрался до стены-экрана и втиснулся между сидящими вплотную к ней. Мальчишками.

Мишка приполз за мной, но места ему уже не нашлось, и он прилип к экрану, выставив под луч свою длинную худую шею. И в этот момент – начался фильм. Какой-то мулла или поэт, весь в белом, начал что-то рассказывать. Мишка заслонил его наполовину. Через минуту, ступая по головам и ногам, изрыгая какие-то непереводимые ругательства, до сцены добрался киномеханик. Одним ударом он очистил от Мишки Экран, вышиб ногой крючок на запасной двери, выбросил Мишку на улицу и, закрыв дверь- вернулся к аппарату, который находился здесь же, в зале.

Тогда в первый раз, я не запомнил подробности этого фильма. Через два часа, выйдя со сцены через ту же запасную дверь, я увидел сидевшего на завалинке, заплаканного сонного Мишку, который, после такого трудного дня, в течении одной минуты, провалился с трехметровой высоты в зал, получил оплеуху от механика и вылетел на улицу. «Ты знаешь – всхлипывал он по дороге домой, этот белый поэт с экрана, так шарахнул меня белой рукой по шее, что я аж на улицу вылетел!». Он еще долго рассказывал потом об этом в школе. А я запомнил и этот фильм, и этот случай, семидесятилетней давности, на всю жизнь.