Вокруг беснуется толпа, люди и бесы визжат, свистят и топают кто ногами, кто копытами.

– Распни! Распни Его! – несется над площадью, заглушая редкие слабые голоса в защиту избитого Человека.

Больше всех старается огромный полуседой бес, залезший человеку, стоявшему неподалеку от Натанэля, на плечи. Человек, судя по одежде, богатый и влиятельный. Но таких на площади мало. В основном, толпа состоит из простолюдинов и каких-то подозрительных личностей. Богатый человек с бесом на плечах тоже требует казни, но нечистый орет громче всех.

Победно, с глумливой усмешкой, он поглядывает на бессильно сжавшего рукоять меча Натанэля и с наслаждением надрывается:

– Распни! Распни Его!…

***

Натанэль, отогнав горькие воспоминания, взглянул в глаза противнику. Его личный враг смотрел прямо, пылающих кровавым огнем глаз не отводил. Битва предстояла нешуточная, бес был стар, силен и опытен. Рогатую мелюзгу, столпившуюся вокруг вожака, Натанэль даже в расчет не брал.

Одним прыжком он достиг врага и быстрым круговым движением меча согнал мелкую нечисть с крыши. Бесы визжали, орали, зализывали рваные раны от раскаленного огненного меча. Они прыгали с крыши, висели на балконах, в панике разлетались в разные стороны. Тех, до кого не достал меч, Натанэль прогнал прочь одним лишь взглядом сверкающих изумрудных глаз.

На самом деле, нет во вселенной никого, трусливее бесов. Им недоступны понятия верности, любви, помощи… Раненые и напуганные бесы больше на крышу не вернутся, в этом Натанэль был уверен.

Матерый старый бес, оставшись один на один с Ангелом, крутанулся вокруг собственной оси, на мгновение превратившись в черный неуловимый смерч, в лапе у него неизвестно откуда возникло длинное копье с раздвоенным наконечником. Этим «рогатым» копьем он постарался достать Натанэля, но тот, сверкнув изумрудными глазами, отбил копье мечом. Копье отлетело, затерялось во тьме, обозленный бес подпрыгнул и ударил Натанэля по лицу, стараясь длинными изогнутыми когтями достать до глаз. Но Ангел вдруг расправил крылья, взвился в воздух и оказался у противника за спиной. Ему удалось полоснуть врага мечом по плечу. Бес хрипло зарычал, его лапа вывернулась невообразимым образом, удлинилась, и страшные когти вонзились Натанэлю в грудь. Точнее, вонзились бы, не будь боевой Ангел одет в неуязвимую небесную броню.

Бес понял свою ошибку, издал хриплый рев, из разинутой пасти вырвался длинный язык пламени. Огонь достал Натанэля, опалив ему крылья и волосы.

Бес расхохотался, но Натанэль повел плечами, стряхнул с себя адское пламя, и в его руке возник тускло поблескивающий, большой золотой крест.

Нечистый в ужасе отпрянул, но Натанэль не собирался отпускать его просто так. Он должен, он просто обязан загнать эту нечисть в преисподнюю! За его вопли на той страшной площади, за беспомощных людей, над которыми он издевался тысячелетиями… За Спасителя, Который умирал, но не позволил вмешаться… За пацана, который, оцепенев от ужаса и омерзения, смотрит сейчас на этот страшный бой…

Расправив опаленные крылья, Ангел взмыл над крышей и огромной белой птицей обрушился на врага. Время словно остановилось. Обездвиженный, придавленный к крыше бес, с ненавистью и ужасом смотрел на приближающуюся руку Ангела с зажатым в ней крестом. Наконец крест коснулся головы нечистого, раздался жалобный вой, хрип… И битва была окончена.

Натанэль устало опустился на крышу… Сложил крылья… Прижал к груди крест… И оглянулся на Максима:

– Все, парень. Свободен. Благодари Бога.

А между домами еще долго металось эхо проклятий сгинувшего в аду обожженного беса.

Лида третьи сутки не вставала с постели, не ходила в школу, не ела и ни с кем не разговаривала. Она, только она виновата в том, что Максим сделал этот шаг в пропасть. Прыгнул с крыши, уверенный, что его никто не любит.

Он и сам несколько раз повторял Лиде, что никому не нужен, и жить в этом пустом для него мире он не хочет. Держала его только больная мать и недетская, настоящая любовь к ней, Лиде.

А Лида только смеялась, хотя и ей очень нравился этот странный, задумчивый парень. Возможно, это была любовь, которой Лида просто не давала расцвести в полную силу. Наверное, она просто боялась…

После смерти матери Максим осунулся, побледнел, и единственным его спасением была Лида. А она ни разу, ни единого разочка, не сказала ему, что тоже любит его… А ведь это могло его спасти.

Лида отвернулась к стене, из-под крепко зажмуренных век безостановочно катились крупные слезы. Чтобы не закричать в голос, она что было сил сжала зубами край одеяла.