— Говоришь, как взрослый, — хмурится Стелла. — Я чувствую себя врагом, понимаешь? Все жалеют меня, ходят на цыпочках вокруг меня, боятся лишний раз потревожить. Я чувствую себя бомбой с замедленным действием. Все знают, что рано или поздно она взорвется, но никто не знает, когда именно. А что самое страшное: я сама не знаю.

Она снова нервно крутит прядь своих волос: эта привычка так знакома мне, но я понимаю, что Стелла уже не тот человек. Я был уверен, что знаю ее, но я знал лишь малую часть, и это осознание переворачивает все вокруг с ног на голову. Стелла вдруг хватает меня за руку и крепко сжимает ее холодными пальцами.

— Я так виновата перед тобой! — горячо восклицает она. — Я знаю, правда знаю! И перед Ли я виновата. Она была так мила со мной, о, я этого не заслуживаю… Ты не представляешь, Ник, ты не представляешь…

Я крепко обнимаю ее, она плачет на моем плече, и у меня сжимается сердце. Стелла, прежняя Стелла должна вернуться. Та милая девчонка, в которую я был по уши влюблён, обязательно вернётся ко мне.

— Что бы ни случилось, — шепчу я ей на ухо, — я буду твоим другом. Потому что, я знаю, ты — хороший человек.

Она всхлипывает и прижимается ко мне сильнее.

— Но… — она шмыгает носом, отстраняется, держит меня за плечи, и я всматриваюсь в ее такие знакомые покрасневшие ярко подведённые глаза. — Но я сама больше не знаю, кто я.

Это был день рождения одной из моих подружек. Она мечтала получить в подарок игрушечную газонокосилку непременно зелёного цвета. Она тараторила об этом, наверное, целый месяц. Я считала это глупым. Кому нужна дурацкая газонокосилка, когда у родителей можно попросить куклу барби или блестящее розовое платье? Родители Риты души в ней не чаяли, им не было жалко никаких денег на подарок дочери. И, конечно, она получила свою газонокосилку на день рождения.

Она была пластмассовая, кислотно-зелёного цвета, блестящая и абсолютно бесполезная. Ритка была в полном восторге. Она забыла о торте, о воздушных шарах, о гостях и вообще обо всем. Она удрала подальше ото всех и играла со своей новой газонокосилкой неподалёку от дороги с оживленным движением.

Надо сказать, что для меня то время было особенно тяжелым. Мама бросила отца несколько недель назад. Он был сам не свой, почти не разговаривал со мной, не смотрел на меня, а если и смотрел, то с раздражением. Он был со мной строг, повышал на меня голос за малейшую провинность. Я считала себя единственным в целом мире несчастным ребёнком.

Я подала эту идею Ритке. Сказала, что было бы здорово, если бы ее новая газонокосилка пересекла дорогу и осталась целой и невредимой. Она заупрямилась, начала что-то бубнить о том, что газонокосилки должны ездить по газонам, а не по асфальту, что было весомым аргументом. Но я уже не могла остановиться. Родители Риты никогда не ругали свою дочь. И я хотела увидеть, как это случится в первый раз. Я просто обязана была удостовериться, что другие дети тоже получают от родителей по первое число. И поэтому я сказала одну вещь, которой теперь не горжусь:

— Слабо?

Это сработало. Рита задрала подбородок повыше и запустила свой новый подарок прямо под колёса машины. Помню, треск ломающейся пластмассы, округлившиеся глаза Риты и ее истерический визг.

О, я ждала, что же случится дальше. Осколки были собраны и сложены в кучку. Отец Риты чесал затылок и растеряно переминался с ноги на ногу. А потом спросил:

— Милая, как это случилось?

На секунду у меня засосало под ложечкой. Я подумала, что Рита выдаст инициатора этого действа, и меня отругает на этот раз чужой отец. Но этого не случилось. Рита предпочла молчать и сверлить глазами то, что осталось от ее подарка. Ее губы дрожали, по щекам текли слёзы. А ее отец возвышался над ней, как неприступная скала. Вот и началось.

Однако вместо того чтобы кричать и махать руками, ее папа присел на корточки и улыбнулся.

— Что бы ни случилось, — сказал он нежно, — я всегда буду твоим другом.

С того самого момента я мечтала, чтобы кто-то сказал мне то же самое. И моя мечта сбылась. Но слишком поздно.

Ник с жалостью смотрит на меня и зачесывает прядь волос мне за ухо. Я только что открыла ему правду, я понятия не имею, что я за человек. Каким человеком я стала?

— Как думаешь, — шмыгая носом, спрашиваю я, — может ли отец быть другом?

Он смеётся и крутит пальцем у виска. Затем понимает, что я не шучу, и его улыбка гаснет.

— Ну, мой — вряд ли, — заявляет он и вздыхает. — А вот твой — стопроцентно. Ты просто не дала ему шанса.

Отворачиваюсь и смотрю в окно. Нику не понять меня. Он не был в моей шкуре и никогда не побывает. Легко ему говорить…

— Знаешь, — он понижает голос, и я вроде бы даже слышу нотки смущения, — он первым понял, что между мной и Ли что-то есть. Он даже дал мне дельный совет. Дружеский, можно сказать.