– Проигрались? – покосился на него Вольф.

– Не то слово, господин Мессинг. Я разорен. Я – нищий. И еще огромные долги. Если мои кредиторы найдут меня – убьют без промедления.

Вольф снова покосился на него, но ничего не сказал. Канарис помолчал и заговорил снова:

– Я прошу вас спасти меня, господин Мессинг. Я не могу ничем вас отблагодарить, я могу только просить. Вы знаете, я ведь из хорошей семьи, я был богат, вернее, мой отец был богат. Я из старинного рода Канарисов из Баварии. У отца имелись большие земли, пивоваренные заводы, лесопилки, животноводческие фермы... несколько родовых замков... картины Гойи, Тициана... старинные гравюры, старинное серебро и прочее, прочее...

– И вы все это проиграли?

– Нет, не смог, – усмехнулся Канарис. – Подлый старик лишил меня наследства и все завещал моей младшей сестре. Мне он выделил мизерную часть, на которую я и должен был существовать. Но я проиграл все свое наследство дотла.

– На чем же вы разорились? На скачках? – спросил Вольф.

– И это тоже. А еще рулетка... и карты... Сначала мне чертовски везло. Я выигрывал везде! Стал богат, как Крез... Азарт пьянил, будоражил кровь, наполнял жизнь весельем и риском! Меня даже женщины интересовали постольку, поскольку мужчине нужна женщина. Но потом... судьба состроила мне отвратительную гримасу – я стал проигрывать... раз за разом... и в результате проиграл все... Стал брать в долг. Кредиторы давали. Верили – как же, молодой барон Канарис. Батюшка его несметно богат. И давали, давали... Пока не выяснили, что я нищий... – Канарис развел руками.

– Что и следовало ожидать.

– Я ведь барон Канарис... – Он опять усмехнулся, вынул из кармана золотую папиросницу, достал папиросу, прикурил и пыхнул дымом. – Нищий барон – смешно, правда?

– Смешно... – Мессинг пристально смотрел на него и молчал.

И вдруг словно выспышка молнии осветила его память... Поезд в Варшаву... вагон... тамбур... несчастный старик-контролер, стоящий перед открытой дверью... Вот он оборачивается, смотрит огромными от ужаса глазами, бормочет: “Не надо... не надо”, а потом страшно кричит и прыгает в черную пустоту...

– Вы так ужасно смотрите на меня, господин Мессинг. Вижу, как вы презираете меня... и как ненавидите. Вы, наверное, были бы рады, если б я сейчас бросился в океан и утонул. Чувствую это по вашим глазам... – Канарис усмехнулся. – Но не брошусь. Ваши чары на меня не действуют, господин Мессинг... наверное, потому, что я очень плохой человек... или очень хороший. – Канарис язвительно скривился.

Мессинг промолчал.

– Вот Германия скоро проиграет войну, и тогда мой папаша может вконец разориться, – беспечно добавил Канарис.

– Вряд ли. Богатые и во время войны богатеют, и после. Нищими становятся только бедные, – возразил Вольф.

– Случится очередная революция, и бедные станут богатыми, – весело произнес Канарис.

– Сильно сомневаюсь.

– Вы меня удивляете, господин Мессинг.

– Чем же это?

– У нас схожие взгляды.

– Меня это совсем не радует, – резко ответил Мессинг и выпрямился. – Извините, но мне пора в свою каюту.

– Погодите, прошу вас, – почти умоляющим тоном заговорил Канарис. – Черт с ней, с Германией, и моим злобным батюшкой – я прошу вас помочь мне! Один только раз, господин Мессинг!

– Что один раз? – спросил Вольф, глядя на его искаженное страстью лицо.

– Выиграть! И я порву с этим навсегда! Я начну новую жизнь. В Монтевидео! Я забуду о своем прошлом! О скачках! О картах! О рулетке!

– Я не верю вам.

– Я говорю правду, господин Мессинг! Вы можете спасти мне жизнь. Неужели моя жизнь в ваших глаза ничего не стоит?

Вольф смотрел в его почти безумные глаза, и снова больно резануло память...

...Грохочущий вагон поезда... открытая дверь в тамбуре... и контролер держится за поручень, оглядывается назад, и на лице его страх. Он смотрит в глубину вагона... И встречается с глазами Вольфа. И вот он срывается вниз со страшным протяжным криком... и грохот колес обрывает этот крик...

... – Хорошо, – сказал Вольф, глядя в глаза Канарису. – Я попытаюсь помочь вам. Но только один раз.

– Один! – с радостью воскликнул Канарис. – Один раз! И я буду благодарен вам всю жизнь!

В казино игра шла и поздней ночью. Крупье принимал ставки... вращалась рулетка, прыгал цветной шарик... рулетка медленно замирала... и шарик останавливался на черном поле... на красном поле... И вокруг стола толпились игроки – мужчины и женщины, молодые и совсем старики и старухи...

Вольф Мессинг и Канарис подошли к столу и молча наблюдали за игрой. Канарис нетерпеливо переминался с ноги на ногу, поглядывал то на Вольфа, то на игорное поле, то на рулетку. Наконец не утерпел и спросил вполголоса:

– Думаю, на число поставить, вы что посоветуете?

– Подождите... – так же тихо ответил Вольф, не сводя взгляда с крутящейся рулетки.

Канарис подозвал официанта и попросил принести кофе. Мессинг все стоял, словно окаменев, и смотрел то на рулетку, то на крупье – мужчину средних лет, в белой рубашке с черной бабочкой, с седыми висками и гладко зачесанными назад волосами. И вот взгляды Вольфа и крупье встретились, и словно молния промелькнула между ними. Они пристально глядели друг на друга, затем крупье опустил глаза. Игроки в это время делали ставки. Мелькали над игровым полем руки, слышались перешептывания, охи и вздохи. Кто-то вытирал мокрое лицо платком, кто-то пил кофе, кто-то – коньяк. Многие нервно курили папиросы, пуская над головами присутствующих кольца дыма.