Из-за угла дома вышел невзрачный плешивый мужичок. На миг замер. Отыскал меня взглядом — улыбнулся. Поспешил к калитке. Не возникло сомнения, что ко мне шёл сам хозяин этого дома — Рихард Львович Жидков. Шагал он беззвучно, будто не ступал, а парил над землёй. Облачённый в опрятную, но неброскую одежду. «Безобидный», как говорила о Жидкове Людмила Сергеевна. Я согласился с её определением. Какие опасения мог вызывать у окружающих узкоплечий, низкорослый (ниже меня нынешнего!) улыбчивый мужичок с изящными кистями рук и приятным звонким голосом?

Мужчина подошёл ближе — всё так же бесшумно (собачий лай сейчас заглушал почти все звуки). Остановился позади пса. Но не спешил того успокаивать — будто не замечал, как неистово бесновался его четвероногий охранник. Я разглядел Жидкова лучше. Понял: «безобидный» — верное для его внешности определение. Он не казался опасным. А от «приятный» мужчину отделяла безобразная бородавка около носа и слишком тонкие, почти бескровные губы с чуть поникшими уголками. Рихард Жидков стыдливо спрятал за спину руки, будто боялся, что я замечу на них грязь или неостриженные ногти. Поздоровался со мной.

— Кого-то ищите, юноша? — спросил он.

— Вы кто? — выпалил я. — А тётя Вера где?

Не позволил Жидкову заговорить — сказал:

— Я приехал, а тут вот этот!..

Показал на пса — того мой жест заставил возмущённо взвизгнуть.

— Лает, рычит! — сказал я. — Как войду-то во двор?! Покусает ведь, ирод такой!

Бескровные губы хозяина дома изогнулись — должно быть, он улыбнулся.

Такая улыбка легко могла заморозить воду.

— Кого вы ищите, юноша? — повторил мужчина.

— Так… тётю Веру — кого же ещё?! — затараторил я. — Веру Ивановну Кочубей! Она дома? Можно я войду? Дядечка, уберите пса. Страшный он у вас. Вон как глазьями зыркает! Голодный, небось. И злой. Зубы-то вон какие. А у меня нету других штанов. Если он мне эти порвёт — я ж на улицу не смогу выйти, пока тётка их не зашьёт. Да и не надо их рвать! Хорошая ведь вещь…

— Тихо!

Мужчина поднял руку, растопырил маленькие, тонкие, совсем детские пальцы.

Я замолчал — от неожиданности: уж очень властно прозвучала команда.

Притих и пёс. Он пугливо отпрянул от калитки. Прижал к голове уши, согнул лапы, едва ли не коснувшись брюхом земли. Поджал хвост. Забыл обо мне: смотрел на хозяина — жалобно, униженно. Почудилось, что на его глазах выступили слёзы. Вся бешеная ярость собаки схлынула — будто осыпалась на землю, как падали недавно с досок калитки от ударов его лап зелёные чешуйки краски.

Рихард Жидков посмотрел на пса — взглядом заставил того подползти, униженно лизнуть хозяину обувь.

«Хрена себе… безобидный», — подумал я.

Прижаться животом к земле не захотел. Но потерял всякое желание продолжать общение. Так и вертелось на языке слово «извините» (хочу уметь вот так же воздействовать на людей!). Посмотрел мужчине в глаза — не увидел там ни злости, ни раздражительности. Жидков смотрел на меня с нескрываемым интересом. Особенно долго разглядывал чемодан и будёновку. Не сумел сдержать улыбку — всё ту же холодную.

— Почему ты решил, что тётя Вера сейчас в моём доме? — спросил Жидков.

Я шмыгнул носом (отработанный элемент маскировки).

— Так… эта… живёт она здесь. Почему же ещё?

Поставил на землю чемодан, вынул из кармана большой мятый платок — протёр им лоб под козырьком будёновки.

— Так… эта… можно мне войти? — спросил я. — Собачку подержите?

Несильно пнул чемодан ногой.

— Чуть руки себе не оторвал, пока тащил с вокзала эту бандурину!

Рихард Жидков опустил взгляд на мою ношу — пробежался взглядом по царапинам на её поверхности, по пятнам ржавчины на замках, по следам клея.

— Как, говоришь, тебя звать? — спросил он.

— Вадик, — сказал я. — Вадим Кашин. Из Каплеевки. Я — сын Татьяны Павловны, тёти Вериной сеструхи. Мамка ведь посылала вам телеграмму, что я приеду? Ещё в ту субботу!

Жидков посмотрел сквозь щель между досками калитки на мои покрытые слоем дорожной пыли туфли, потом на потёртые штанины. Покачал головой, будто осуждал мой наряд. Скрестил на груди руки (я вновь подивился тому, какие у него тонкие пальцы). Скользнул взглядом по моей футболке, по моему лицу — чуть запрокинув голову, уставился на будёновку. В его карих глазах отразился солнечный диск и красная звезда, что красовалась на моём головном уборе. Мужчина усмехнулся — всё так же невесело. Впускать меня во двор он не спешил.