Я ей не нужен. Бурчит она в ответ.

Её коса опущена рекою,

А я теперь опустошён на век.

Я ожидал теплейшей встречи,

Её – мою родную мать.

И хоть костлявую, сырую,

Но заставляющую жизни вкус понять.

Она моё проклятье и наркотик,

Она – ожесточённая борьба,

Она во огонь заводит

И поднимает в небеса.

Мой горизонт, моя отвага,

Услада для моих ушей.

Она как наживая рана —

жестокая и тихая…

Поверь.

Именно так выглядело начало моего творческого пути. Что стало сюрпризом и для меня, так это лицо повествования. Я писала от мужского лица. Своеобразная отсылка. Глупая и смешная, но отягощающая и постоянно напоминающая. Но дело не в этом.

Я назначила день. Тогда это казалось неизбежным. Но сейчас я здесь, а значит – я справилась (на удивление).

Наверное, можно сказать себе спасибо за то, что до последнего сохраняла спокойствие. Оно не давало мне передумать. Однако, жизнь не стоит на месте. Что-то происходит, даже если ты этого совсем не хочешь. После того как мама сделала последний вздох, я будто выползла из кокона. Встреча на кладбище, иногда преследует меня по ночам, но она изменила меня. Он изменил меня.

– Не ожидал тебя здесь увидеть….

– Я сама не думала, что когда-то появлюсь здесь.

– Ты похудела, очень сильно.

– Я практически перестала есть. Ничего кроме гречки организм не принимает. А сейчас… – Я задержала дыхание. – Вообще не вижу смысла во всём этом.

– Тогда чем это отличается от нашего армейского детства в Академии? – Он похлопал себя по плечу, намекая, что я могу воспользоваться его дружеской помощью и поддержкой. Я не отказалась. Просто уткнулась в его серую рубашку и заплакала.

– Я знаю каково это, поверь мне, Мороз…

И теперь я с уверенностью могу сказать, что даже самое пустое существование, потихоньку начинает обретать смысл.

Но десять лет. А я до сих пор вздрагиваю при упоминании это дня. И каждый раз прогоняю его в памяти.

***

Такое ощущение, что я впала кому.

Ирина Владимировна кое-как натянула на меня спортивный костюм (прямо поверх платья) и повела по заполненным коридорам.

Здесь слишком шумно, слишком много людей. Голова сейчас просто лопнет от такого количества информации.

Я всегда доверяла Славянской, но сейчас она делает что-то совершенно ей несвойственное.

Она не кричит. Не настаивает. Она меня уводит. Узнай бы я об этом в свои десять лет, то не смогла бы сдержать смех.

Я вижу их лица. Они (также, как и я) не понимают, что происходит. Кто-то что-то спрашивает, кто-то пытается разобраться в ситуации, а Ирина Владимировна всё ещё тащит меня по коридорам через нескончаемую толпу.

Не могу оторвать взгляд от пола. Ощущение, что он и теперь навсегда останется неподвижным.

Пытаюсь освободиться от руки Славянской, но она вцепилась в меня мёртвой хваткой.

– Вещи. Коньки, – я пробую развернуться и пойти в другую сторону, но эта маленькая женщина оказывается в два раза сильнее меня. Удивительно, раньше я не замечала её силы. А возможно, просто это я сейчас слабее, чем когда-либо. – Сумка осталась в раздевалке.

– Забудь! – рявкнула Ирина Владимировна. – Русаков со всем разберётся. Пойдём.

– Но куда? Там судьи, зрители, – я замешкалась. – Там я.

Она резко остановилась и посмотрела на меня взглядом, который был наполнен тревогой и опаской.

– Что ты только что сморозила, Мороз?

– Я осталась там. Мне надо туда вернуться.

Я не оставляю попыток высвободиться из хватки старшего тренера.

– Каролина, послушай меня, она перехватила моё ослабевшее запястье. – Ты тут. Там сейчас ничего нет. Тебе нужно домой. Я прекрасно знаю, чем заканчивается такое состояние. И поверь, я не хочу, чтобы ты разбила свою голову об лёд.