Шрифт:
– Евдокия! Подь сюда!
Вэдька сразу смекнула, что разговор будет серьёзный. Мать редко называла её полным именем.
– У женишка-то твоего рыльце в пушку! Бабы говорят, беременная Томка-то от него!
Вэдька сглотнула, села рядом с матерью на крыльцо, задумалась.
– Всё равно за него замуж пойду, – сказала, наконец, Вэдька, – Томка, небось, брешет, что от него ребёнок. Нагуляла где-то, да на приезжего свалить всё пытается.
Мать посмотрела внимательно на Вэдьку и медленно кивнула. Хоть обеим и было понятно, что Томка не брешет, но образованного жениха терять было нельзя. Вэдька голодать с таким мужем никогда не будет. Правда, помощницы мать лишалась, но лучше уж вовремя отпустить дочь, чем продержать у себя. За Вэдькой ничего, кроме двух подушек мать дать не могла, так что, отказав этому жениху, следующего можно было и не дождаться.
– Ему дом в Спасском дали, – сказала мать.
Вэдька молча кивнула.
Вэдька страшно волновалась, всё боялась, что сваты от Степана не придут. Но сваты приехали – два дядьки Степана да Степанов старший брат с женой. Родителей у Степана в живых уже не было.
Посидели, поугощались. Вэдька сидела в своём укрытии тихо, как мышка. Наконец, мать позвала её убирать со стола. Вэдька выплыла на своих каблуках, принялась сноровисто собирать посуду. Разговоры за столом утихли. Сваты присматривались к невесте.
Свадьбу решили играть через неделю. Ох, и хлопотная выдалась неделька! Наконец, Вэдьку нарядили, усадили в доме в красный угол, а за двором ребятня верещала:
– За красную девицу дай нам мёду напиться! За невестины глаза дай нам два сапога!
Слышался смех, пели песни, а Вэдька сидела и думала только об одном – скорее бы всё закончилось! Тогда никакая Томка Степана у неё не уведёт, будь у неё хоть тройня!
Наконец, жених вошёл к невесте. Вэдька раскраснелась от смущения.
Гостей было довольно много для Вэдькиного родного дома. Гуляли допоздна, пили допьяна, ели, пели.
На ночь молодых отвели ночевать к старой бабе Гане. Вэдька, хоть и стеснялась, но рядом с новоиспечённым супругом легла. А Степан, приобняв молодую жену, уснул богатырским сном. Оказалось, что он ещё и храпит. Вэдька поёрзала, поёрзала, да и уснула сама.
На утро их разбудила баба Ганя. Не выспавшиеся, зевающие молодые отправились к Вэдькиному дому, возле которого уже стояли две запряжённые в телеги лошади. Опохмелившиеся гости расселись по телегам, молодых посадили в центр, и все дружно с песнями и шутками отправились в Спасское.
Вот въехали в село. Едут по улице, народ выходит к калиткам, поздравляют, улыбаются, а кто-то и присоединяется к свадебному кортежу. Вэдька всё ждёт, когда же лошади остановятся, гадает, который же из домов теперь её, Вэдькин.
Вот половина деревни позади, вот и три четверти. В конце улицы показался дом, который Вэдька так старательно ежедневно подтачивала своей бычьей повозкой.
«Не может быть!», – мелькнуло в Вэдькиной голове.
Но рок в этот раз решил явить миру своё незамысловатое чувство юмора. Лошади привезли молодожёнов к этому самому дому.
Первое, что Вэдька сделала на следующий же день после свадьбы – начала возводить вокруг дома плетень. И замазала свежей глиной глубокую дыру в углу дома.
Что б ты умер!
Сашка рос без матери. С отцом ему повезло – Володя был колоритный мужик с золотыми руками, уважаемый всеми в Ильичёво. А вот Володе с сыном повезло гораздо меньше – Сашка рос шалопаем и хулиганом, вечно подначивающим других ребят на всякие шалости. Эти шалости не всегда заканчивались хорошо. Чего стоит только последняя его выходка! Как уж у него получилось уговорить Серёжку сунуть пойманной щуке в рот палец – можно только догадываться. Зубы у щуки в несколько рядов, и все загнуты вовнутрь. Кое-как раскрыли рыбине пасть! Палец Серёжкин, конечно, в лохмотья к тому моменту был порван.
Про этот эпизод Володе рассказала тётя Маша – продавщица в магазине. Прознав, кто подначивал Серёжку, Володя вздохнул, пошёл к дому и нашёл Сашку при исполнении очередного преступления – Сашка находился возле коптильни на табуретке в окружении своих почитателей – таких же пацанов, как и сам Сашка – и воровал из коптильни чебаков. Володя молча раздвинул пацанов, прыснувших при этом в разные стороны, снял сына с табурета и лёгкими подзатыльниками направил Сашку к дому.
– Бать, да я просто проверял их – готовы вже чи не! – оправдывался Сашка.
Впрочем, оправдывался он не особенно – понимал, что наказания не избежать.
В доме было тихо, темно и прохладно. Володя привёл сына на кухню, одновременно служившую столовой и Сашкиной спальней – в углу стояла его кровать. Смежная с кухней комната была залом и спальней Володи.
– Мне рассказали про Серёжку, – буркнул Володя, – Два дня будешь сидити вдома. И нияких гостей! Ослухаэшься – нарекай на себе.
– Бать, завтра же в школу, – перешёл на чистый русский Сашка.
Он всегда переходил на русский в школе, или даже когда его мысль вдруг оказывалась в окрестностях школы, хотя родным языком для него был, всё-таки, сибирский диалект украинского.