— Мне здесь нравится! — Признался я маме, глядя на пеструю птаху, усевшуюся на ветку сосны.

— Красиво! — Согласилась она.

В приемной произошла ржака — мы приехали по плоскостопию, которого у меня, разумеется, нет. Либо жирный ГорИсполКомовец что-то напутал, либо других путевок не нашлось. Осматривавшая меня врач-ортопед выслушала наши сбивчивые объяснения, понимающе вздохнула — мы тут такие нифига не первые — и направила нас к другой врачихе, которая выписала мне общеукрепляющую программу: массажи, ванны и вот это вот все.

— Ну и слава богу — а то начали бы лечить здорового ребенка, мало ли до чего долечили бы! — Нашла плюс в ситуации мама, и я с ней был полностью согласен.

Палата у нас козырная, на двоих. В ней есть две односпальные металлические кровати, шкаф, тумбочки и письменный стол. А еще, из-за того что мы на втором этаже, есть выход на общий балкон, откуда открывается почти невыносимо-прекрасный вид на Кавказ.

— Это элитный санаторий, да? — Спросил я маму, спрятавшуюся за открытой дверью шкафа — переодевается из парадно-дорожного в парадное, нам ведь на общий ужин идти, значит нельзя ударить в грязь лицом!

— Да, в другой ситуации мы бы сюда шиш попали! Но в гробу я видала такое "везение"! — Ответила мама, прикрыла дверцу и продемонстрировала ярко-алое вечернее платье с подолом чуть выше колена: — Ну как? — Покружилась, раздув подол.

Прикрыв рот ладонями, «зашипел» милицейской рацией:

— Внимание-внимание, всем патрулям, в Кисловодск прибыла женщина неземной красоты, возможны массовые драки среди мужиков!

Мама Наташа радостно рассмеялась, потрепала меня по голове, велела надеть белую рубашку и брюки, и мы отправились причащаться к местной кулинарии.

За вкуснючим ужином (пюре с четвертью отварной курицы — щедра Родина! — и торт «Лермонтов»: кофейный с грецкими орехами), осмотрев набитую народом столовку (белые скатерти и цветы в вазе на каждом столе прилагаются), испытал смесь разочарования и облегчения: ни одной важной шишки!

«Ни одной» — это в смысле «я таких не знаю» по послезнанию и многочасовому просмотру советского телевидения уже после перерождения. Разочарование — все еще без блата. Облегчение — можно спокойно отдыхать, печатать книжку и продолжать адаптироваться к советским реалиям.

Перенастроив зрение, снова осмотрел зал. Пожилых людей хватало, и вероятность найти среди них фронтовика крайне высока.

— Мам, а как мне ветерана просить-то? — Поделился я с родительницей проблемой: — «Здравствуйте, я хочу о войне написать, не могли бы вы мне помочь своими воспоминаниями»?

Не поняв сарказма, мама серьезно кивнула:

— Да, так и сделай!

В самом деле, в чем я тут сложность-то нашел? За спрос в лоб не бьют.

Сама мама (впрочем, как и почти все присутствующие) тоже активно гуляла глазками по залу, но с целью наметить достойный объект для курортного романа. Я тоже хочу! Увы, сверстников здесь не оказалось вообще. Условных «детей» — четыре штуки, из них трое еще даже в школу не пошли. Зато четвертый «ребенок» как раз по мне — одетая в голубенький сарафанчик шестнадцати-семнадцатилетняя блондиночка с косой до середины лопаток, вторым размером груди, алыми губками, румяными щечками и голубыми глазами. Нет, само собой ничего такого — просто погуляем за ручку, и, может быть, поучимся целоваться.

Сидела она за столом с дородным мужиком лет пятидесяти — этот в клетчатой рубашке с закатанными до запястий рукавами и советских черных брюках. Судя по виду доченьки, такой сермяжный родитель ее изрядно смущает — вон как в тарелку уставилась, но шевелит ушками — отслеживает шумовой фон, стараясь вычленить насмешки в их адрес. Зря — здесь таких хватает, все-таки социальная справедливость до сих пор работает, и этот дядька может быть, например, удивительных дарований слесарь, без которого встанет вся тяжелая промышленность страны. А чего это у него на лбу за шрам такой странный?

— Мам, вон туда посмотри! — Указал ей глазами: — Клетчатый!

Мама культурно сделала вид, что уронила вилку.

— Староват! — Поджала губы.

— Я не в этом смысле! — Хохотнул я, и родительница покраснела: — Шрам видела? Это чем его так?

— Видела! — Хрюкнула в ладошку мама: — Это его лошадь лягнула!

— Крепок! — Проникся я уважением к мужику.

Как там у Шукшина было? «Быка-трехлетка с ног сшибаю!». Этот, похоже, как раз из таких.

— Девочку высматривал? — Проницательно заметила мама: — Красивая!

— Полный швах с ровесниками, — Грустно вздохнул: — А эта поди и разговаривать со мной не станет — мелкий! — Развел руками.

— Не такой уж ты и мелкий! — Веско заметила мама, ткнув в мою сторону испачканной пюре ложкой: — Скажешь, что пятнадцать — поверит! — И заговорщицки подмигнула.

— А разве достойно ответственного родителя учить ребенка врать? — Подколол я ее.

— Если не маме и чуть-чуть — то можно! — Проявила она похвальное здравомыслие: — Увы, в нашей жизни все время приходится немножко врать и притворяться. Для этого и нужна семья — чтобы побыть самим собой! — Назидательно подняла указательный палец.