— Это другой вопрос.

— Это главный вопрос. Если Фрунзе не мог это знать, то как он мог что-то сообщить Гинденбургу или Муссолини? Что за выдумки?

Все замолчали, задумавшись.

— Я полагаю у нас нет права поддаваться искушению подобного рода провокаций. Англичанам выгодно нас рассорить с русскими. Особенно сейчас. Поэтому они будут для этого делать все от них зависящее. И уж вот такие байки пускать просто обязаны. Наша же задача отсеивать их, не поддаваясь манипуляциям.

— Если Фрунзе не сообщал ничего Муссолини, то что же получается? — задумчиво спросил вице-президент.

— Что, соврав в одном, англичане могли вам, господин госсекретарь, соврать и в другом. Не так ли? — произнес спикер палаты представителей. — А значит их версия о том, что именно русские устроили взрывы в Портсмуте, Лондоне и Скапа-Флоу могут быть или ложью, или заблуждением.

— А кто тогда?

— А кому это выгодно?

— Нам, — криво улыбнулся президент.

— А еще?

— Японцам, французам, возможно немцам и итальянцам. Возможно. И это я не беру совсем туземные страны.

— Вы думаете, что японцы смогли бы провернуть такую операцию? — усмехнулся госсекретарь. — Вздор! Тем более, что ряженых полицейских видели. Вполне европейской внешности.

— Японцы могли нанять европейцев.

— Исключено. Англичане бы узнали. Их там было много. Такого не утаишь.

— Немцам не до того. — произнес министр обороны.

— Да, пожалуй, — кивнул госсекретарь. — Тогда остаются французы и итальянцы. Французам выгоднее всего. Уничтожение Королевского флота позволяет им вновь попытаться вернуть свое старое положение. Итальянцы же… я не понимаю мотивов их поступков. Мне кажется, что Муссолини красуется. Ему нравится быть обличителем. Но ради этого устраивать такие сложные операции… не верю…

— Остаются французы, — хмыкнув подвел итог президент. — Они и могли сделать, и имели с этого большие выгоды. Да и настроения антианглийские в Париже сильные.

— И они сейчас хотят участвовать в карательной операции против Союза?

— А почему нет? Как там говорится? Держи своих друзей близко, а врагов еще ближе? Тем более у англичан осталось еще много кораблей. Не удивлюсь, если они постараются найти способ от них избавиться.

— А мне нравится версия Скрябина! — громко произнес министр обороны.

— Чем же? Зачем этот цирк нужен?

— Французы спешно перевооружаются. Так что им жизненно важно провести испытание нового оружия в бою. Ради чего они даже пожертвуют несколькими дивизиями. Возможно. Но серьезной мясорубки, скорее всего, не будет. Она им не нужна. Да и делить с Союзом ей нечего.

— А мировую гегемонию?

— Для этого нужно идти ва-банк. В том числе и на мясорубку, если потребуется. Вот англичане — да, возможно, готовы рискнуть всем. Но сколько у них войск? Сильно меньше, чем у французов. Сколько-то уже под рукой. Сколько-то поднимут по мобилизации ветеранов Великой войны. Максимум дюжину дивизий или около того, я думаю. Это если быстро. Для Союза эти силы какой-либо смертельной угрозы не представляют. Особенно, если у них у самих танки вроде тех, что они нам поставили.

— А что там?

— У него лобовая броня — шесть дюймов, да бортовая в три. Я знаю, что у англичан на вооружении стоит. И поверьте — этим всем барахлом бороться с такими танками будет ОЧЕНЬ сложно.

— Значит у англичан вся надежда на французов?

— Да. Которым, как вы понимаете, нужно решать свои вопросы, а не сходиться с русскими насмерть. И что-то мне подсказывает, что англичанам в эту кампанию ой как не поздоровиться.

— Ваши бы слова да Богу в уши, — фыркнул госсекретарь.

— Хорошо господа, давайте подведем итог. Итак, что мы имеем? Предложение от Союза поставлять нам продовольствие. В качестве оплаты они хотя морские пушки, башни, снаряды и прочее корабельное имущество. Кто согласен?

[1] Фрунзе старался бороться не только с культом личности, но и с партийными псевдонимами. Поэтому Артузов стал Фраучи, Молотов Скрябиным и так далее.

1931, июнь, 1. Где-то в Ливонии

Раннее-раннее утро.

Темнота.

Рассвет только-только виднеется вдали как легкое зарево у горизонта.

Михаил Васильевич зашел в помещение Ставки. Со времен Польской кампании 1928 года его серьезно усовершенствовали.

Карты теперь было две.

Глобальная карта мира. Монументальная. Во всю стену. Со смотровой площадкой расположенной таким образом, что голова наблюдателя оказывается примерно на уровне экватора. И пять метров до карты позволяет ее нормально охватить.