Все время, что у него было, он отдавал работе. Поскольку вход в машинный отсек находился тут же, Геннадий часто, проснувшись ночью, спускался в него — не мог не работать, руки зудели, да и время выхода в море, на лов, делалось все ближе и ближе, а для него цель эта была единственным источником света…

Из маленькой каюты его можно было сразу перепрыгнуть и в рубку.

Доброжелательный бухгалтер родом происходил из Вальпараисо и поскольку в его городе с работой было туго, он перекочевал сюда. Сантьяго работой Христиана был доволен: толковый ему достался бухгалтер! Толковый ему достался и корабельный мастер, он действительно возведет настоящий траулер, а траулеры в Чили находятся только на вооружении государственного флота (хотя Сантьяго не знал, есть в стране рыболовецкий флот или нет) — вкалывает в поте лица, не жалея себя, — пот можно собирать ведрами.

Ночью Геннадию часто не спалось — думал о доме, мысли были тяжелыми, острыми, тревожными: как там, что там, все ли живы? Чтобы перебить мысли, задавить в себе тревогу, он снова, как и днем, спускался в машинный отсек, брался за инструменты. Христиан тоже иногда засиживался в своем кубрике, но не настолько, как Москалев, — выкладываться под корешок у него не хватало сил.

Как-то в поздний ночной час они столкнулись на палубе, полюбовались зеленой лунной дорожкой, рассекшей океан пополам, после чего Христиан неожиданно вздохнул затяжно и громко, будто позавидовал чему-то. Оказалось, нет, не позавидовал, скорее наоборот.

— Геннадий, я очень хочу понять, но никак не могу, почему ты себе не даешь ни минуты отдыха?

— Да как-то так получается, Христиан… Не от меня это зависит. В море ведь скоро выходим, поспеть к сроку надо.

— И море тебе тоже ничего не даст, ни одного грамма отдыха… Ты, Геннадий, будешь вкалывать, как проклятый, я тебя изучил досконально.

— А каким мне еще быть, Христиан? Я же, как мне было обещано, в компании — совладелец, так что вкалывать приходится до седьмого пота. Все пополам: Сантьяго вносит деньги, я — свой труд.

— Все пополам? Кто тебе сказал это, Геннадий?

— Как кто? Сантьяго. Лично. Собственной персоной.

— Здесь нет ничего твоего, все принадлежит Сантьяго. И кружка, из которой ты пьешь чай, и койка, на которой ты спишь, и газовая плита на камбузе, и судовая машина, на которой ты подорвал здоровье, пока устанавливал ее, — все-все-все, словом.

— Сантьяго говорил мне совсем другое.

— Мало ли чего говорил тебе Сантьяго… Компания уже зарегистрирована. Твоей фамилии в списке учредителей нет.

Геннадий почувствовал, как внутри у него что-то оборвалось, он поежился — стало холодно, вместо ответа он пробормотал что-то жалобно и невнятно.

— Хочешь, я покажу тебе документы? — предложил Христиан.

В ответ не услышал ничего, даже задавленного сипения: у Геннадия язык онемел во рту, — онемел и прилип к нёбу.

— Хочешь? — вторично предложил Христиан, Геннадий в этот раз нашел в себе силы кивнуть.

Христиан показал ему учредительные документы. Там фигурировали имена Сантьяго, его жены Людмилы, его брата, которого Москалев никогда не видел и даже не слышал о нем, и еще какого-то человека, — может, отца реторнадо Альмего, может, кума или свата, или как там называются эти "должности" в семейных иерархиях Южной Америки, — в общем, были перечислены все, кроме Геннадия Москалева.

Приступ удушья, навалившийся на него, не проходил. Такого удара от выпускника Астраханского института рыбного хозяйства, которому доверился, Геннадий не ожидал.

— В общем, Геннадий, ты все понял? — спросил Христиан тихо и как-то жалостливо. — Делай выводы. Ничего, что есть на шхуне, тебе не принадлежит и принадлежать не будет. Это — имущество Сантьяго и его семьи.

Выводы Москалев уже сделал: никакого моря, к выходу в которое он с такой надеждой готовился, не будет. Более того — он был болен сам, сильно болен. Ворочая в одиночку тяжести, он — во имя Сантьяго Альмего, — порвал себе спину. А это — инвалидность, он покалечился.

Боль ударила его сзади, пробила обе лопатки сразу, прямо во время разговора. Он с шипением втянул в себя воздух и медленно, словно бы не веря тому, что происходит, лёг на палубу.

— Что с тобой? — встревожился Христиан.

Геннадий, сглатывая боль, как невкусную еду, попавшую в рот, обрезая в себе слова, потому что сил, чтобы говорить, не было совсем, рассказал о беде, в которую сам себя загнал. Христиан лишь головой покрутил озабоченно — не думал он, что Сантьяго так поступит со своим компаньоном, по сути — близким человеком.

— У меня друзья имеют в столице клинику, — сказал Христиан, — они хорошие врачи. Утром поедем к ним показываться. Это тебе никак не помешает…

Дорога до Сантьяго была прямая, асфальт укатанный, ехать по нему — одно удовольствие. Христиан купил билеты, и они забрались в автобус.

Пеликан не отходил от Геннадия, когда тот собирался в дорогу, ухватил клювом за рукав, крепко ухватил, не хотел отпускать. Все понимал умный пеликан, и на Геннадия и на самого себя посматривал с жалостью. Что будет дальше, он не знал.