— Мне всё равно. Я буду ходить и петь, пока меня не схватят и не заткнут рот. Из Ваньяр хотят сделать рабов, поющих хвалу Валар и королю, который нам чужой! Я никогда не признаю власть сына Финвэ, какая бы кровь ни текла в его жилах! Мой король — Ингвэ, и он изгнан.

— Ингвэ передал власть по своей воле более мудрому правителю.

— Ложь! Это ложь, Элеммиро! Ингвэ не бросил бы свой народ!

Элеммирэ взяла длинный нож и начала обрезать волосы.

— Что ты творишь?! — воскликнул шокированный менестрель.

Эльфийка бросила отсечённые золотые локоны на пол и опустила голову.

— Ты слышал новости, принесённые орлами? Феанаро сжёг корабли. И… Помнишь, были слухи, что… Макалаурэ… Погиб в Альквалондэ…

Девушка всхлипнула и, выронив нож, закрыла лицо руками.

— На берег сошли семь Нолдор со стягами рода Феанаро Куруфинвэ.

Элеммиро хотел обнять сестру, но она увернулась.

— Пусть меня лучше убьют за неугодные песни, чем я преклонюсь перед владыками, ставящими во главе народов слабака!

***

Девушка с лирой шла по дорогам, её криво отрезанные золотые волосы трепал ветер.

Она пела, называя роли, чтобы каждый услышавший понял, о ком рассказывает одинокая странница.

— Манвэ сидит на своём троне — важный такой со скорбной неправдоподобной маской на прекрасном личике:

«В темноте исчезнут тени.

Финвэ сын, настало время,

Прервался 

Срок молчания.

Помнишь, в детстве ты просил меня

В трудный час к тебе вернуться?..

Я исполнил

Обещание».

Арафинвэ, ползая перед троном на коленях:

«Помню я, ты был мне другом!

Как мне быть? Я так напуган!

Жизнь мне кажется пустой…»

Манвэ, такой же скорбный, но взбодрившись:

«Я здесь,

Рядом с тобой!»

Дальше вместе поют — приходят к согласию:

«Длиннее стали тени,

Гаснет свет, скрывая мир во мраке.

В плену ночных видений

Меркнет разум, замирая в страхе.

Длинее стали тени,

Исчезает дух жизни на земле».

Арафинвэ, рыдая, подползя вплотную к подножью трона:

«Мир во тьме утонет скоро!

Не могу найти опоры —

Я один в бездонном море

Печали и отчаяния».

Манвэ, проливая слёзы:

«Валинор склоняется к закату.

Сложишь ли руки, стоя рядом,

Провозглашенный нолдораном?»

Арафинвэ, подпрыгнув:

«Я так не могу!»

Опять поют вместе, уже почти совсем единодушно:

«Длиннее стали тени,

Гаснет свет, скрывая мир во мраке.

В плену ночных видений

Меркнет разум, замирая в страхе.

И мир в слепом забвении 

Кружит в танце под песню палача».

Манвэ, рыдая, подбадривает покорного Финвиона:

«Отчаянье верх возьмет,

И ты шагнешь вперед

И прийти к трону сумеешь!»

Арафинвэ шокированно — подумал, что Ардой править предлагают:

«К трону?!»

Снова поют вместе, Манвэ то ли плачет, то ли уже смеётся:

«Длинее стали тени.

Одинокий в царстве правил чужих

Поставил на колени

Королей и тех, кто правит за них!

Взойти на пьедестал 

Нолдорану Арафинвэ час настал!»

Кто-то узнавал Элеммирэ, кто-то нет. Одни подпевали, другие ужасались и отмахивались. Одни слышали слова хвалебные, другие — насмешку. А девушка-менестрель, совсем недавно сочинившая Плач о Древах, хотела просто уйти от всех. Только сделать это так, чтобы её запомнили.

Примечание к части Песня из мюзикла "Элизабет" в официальном переводе. Чуть изменённом.

Я лишь передаю Слово Валар

Смотря на сидевшего прямо на столе на расстеленных картах Эонвэ, Нолофинвэ убеждал себя, что во всём, абсолютно во всём, есть что-то хорошее. А также он понимал, что вызывающее поведение верного слуги Манвэ — это маска, отвлекающий манёвр. Произошло или происходит что-то плохое. Но… Для кого плохое? Для Валар? Вряд ли. Может быть, просто… Неожиданное или неудобное?

Эонвэ уже не выглядел сверкающим доспехами героем-воином, сейчас он снова был на вид скромен. Был бы, если бы не сидел на столе, за что Нолофинвэ очень хотел ему оторвать голову, пусть и знал — это невозможно. К сожалению.