Кивнув в знак согласия, Курво снова задумался о словах брата о разделении владений, вспомнил изначальные планы отца и чудовищные коррективы, внесённые Морготом. Не в силах избавиться от ощущения, что здесь что-то не так, сын погибшего владыки попытался встретиться глазами с Макалаурэ, но наместник больше не смотрел в его сторону, вспоминая услышанные сквозь туман строки:

«Круг свой сомкнули мерзкие твари.

Пепел и дым, точно после пожара.

Руки ослабли, в глазах потемнело…

В битве неравной пал Феанаро».

Волнорез

С реки приползла пелена тумана, скрыв верхушки башен и флаги на них, и устремляющиеся к небу строения стали казаться бесконечными.

Туман… Не самые приятные воспоминания связаны с ним: лагерь на Митриме, так и не ставший крепостью, разрушенный сражением тыл на южном берегу, отступление…

Резко отвернувшись от окна и задёрнув тяжёлые багрово-золотые шторы с плетёными изящными кистями, Макалаурэ посмотрел на леди своего сердца, зажигающую свечи в огромном витом, словно переплетающиеся стволы молодых деревьев, канделябре. На Дис снова не было ничего, кроме украшений, вплетённых в длинные вьющиеся чёрные волосы. Эльфийка спросила о письме из Дориата и о решении, озвученном на совете, но туман за окном и красота изящного тела спутали мысли наместника.

— Я не слышу песни города Феанарион, — с равнодушной тоской в голосе произнёс менестрель, чувствуя, как постепенно все мысли и ощущения подчиняются красоте эльфийки. — Словно ему не суждено жить… У любого здания должна быть звучащая в сердце мелодия.

Макалаурэ, любуясь изящными, подсвеченными огоньками свечей, руками любовницы, тронул струны арфы, превращая обычные движения в танец.

— Песня Тириона была торжественной, но лишённой глубокого величественного аккомпанемента, поэтому тема легко меняла тональность, ведь ничто не запрещало это делать. В Форменоссэ звучала усталость и безнадёжная, бессильная тоска дурных предчувствий. Это было множество прерванных тем, подыгрывающих одной-единственной завершённой. Музыка угнетаемого хаоса.

Дис не бывала в крепости изгнанников и не желала увидеть её, но сейчас, слушая своего мужчину, начинала жалеть о том, что оставалась в Тирионе, когда Феанаро покидал родовой замок.

— А у меня, — промурлыкала эльфийка, заметив, куда именно смотрит Макалаурэ и кокетливо прикрывшись украшенными золотой сеткой волосами, — Тирион вызывал только восхищение. Всегда казалось, что он совершенство. И, знаешь, каждый раз, когда твои братья затевали новую стройку, расширяя границы города или делая пристройки к уже имеющимся зданиям…

— Как знаменитая лестница с балконами? — с печальной нежностью произнёс Макалаурэ.

— И аллея по пути к дворцу, — улыбнулась воспоминаниям Дис. — Когда появлялись новые проекты, я каждый раз не понимала, что ещё прекрасного в состоянии придумать и воплотить Феанаро с сыновьями. И боялась, что новое не будет столь же красивым, как уже выстроенное.

— Значит, ты не искала развития темы от такта к такту, — вздохнул Макалаурэ, вставая и, заставляя музыку звучать при помощи чар, медленно пошёл в сторону эльфийки. — Тебе нравилось начало песни, и не было интереса узнать, чем станут те прекрасные мелодические узоры, что пока лишь зародились, не раскрылись, будто юный бутон…

Стараясь не уронить свечу, дева повернулась к обнявшему её сзади любовнику, подставляя лицо поцелуям.

— Мой вопрос, — выдохнула Дис, — был не о песнях…

— Впредь, — шепнул ей на ухо менестрель, сдавливая ладонью бедро, постепенно сдвигая руку к внутренней его стороне, — когда хочешь говорить о политике, надевай что-нибудь, кроме украшений.

Эльфийка хихикнула.

— Отпусти свечи, — прошептал Макалаурэ, пробираясь пальцами в доступные лишь ему потаённые зоны наслаждения на теле девы. — Пожар должен полыхать только в сердцах.

Мелодия страсти начала звучать, робко сплетаясь из шелеста тканей простыней, меняющего темп и тональность дыхания, ускоряющихся ударов сердец, шёпота поцелуев, постепенно набираясь смелости и разгораясь пламенем горна, способным растопить серебро и создать струны, подобные тем, что поют в душе.

Подобные, но слишком далёкие от идеала.

Таинство желаний рождало фантазии многократно более прекрасные, чем их воплощение, и песня любви в воображении играла совсем другие темы и аккорды: глубокие, чувственные, с диапазоном, недоступным для эльфов. Их полифония не имела границ разумного, рассеиваясь где-то у пределов мира бессчётными голосами, невоплотимыми в реальности.

Музыкальная фантазия о любви была прекрасной, яркой и… Безжалостно невозможной…

Открыв глаза, когда отыграл финальный аккорд, Макалаурэ с нотой разочарования, умело скрываемой за беззаботной мелодией улыбки, посмотрел на счастливую усталую эльфийку, в глазах которой отражался страх. Музыка сердца громыхала во взгляде оглушающей какофонией желания и неуверенности. Это был вопиющий диссонанс радости обладания и страха потери того, чего никогда и не было, но менестрель не хотел нарушать главную песню Истины, звучащую сейчас в его жизни.