Маленький Нолдо не понимал, зачем этот нежеланный гость приезжал, и почему папа смеялся, читая вслух письмо вместо сказки на ночь для сына, однако хорошо запомнил текст, над которым для вида хихикал, чтобы не казаться глупее короля-отца.

«Верховный нолдоран Нолофинвэ дал слово брату, что последует за ним, куда бы тот ни шёл, Валар свидетели.

Верховный нолдоран Нолофинвэ сдержал слово, принеся великие жертвы из-за предательства брата.

Вы, клявшиеся, знаете ценность данного слова и обязаны уважать своего владыку. Так по какому праву позволяете себе…»

Далее шёл список недопустимых для верных подданных верховного нолдорана Нолофинвэ действий, над которыми отец хохотал до слёз.

Тогда маленький эльф не понял, зачем приезжал гонец, однако теперь всё стало ясно: узурпатор прислал своего лизоблюда с вестями о случившемся на Празднике Объединения, с целью рассказать свою версию событий до того, как это сделает Маэдрос.

Ради того, чтобы успеть раньше других, Нолофинвэ рисковал жизнью подданного, послав его во враждебное королевство.

— Я должен торопиться, — сжал кулаки принц, — неизвестно, что ещё придёт в голову узурпатору! А дядя-менестрель пусть смеётся, но очень скоро он узнает, чего я ст'oю!

Ветер зарыдал громче, ноты скорби затронули в сердце юного эльфа растревоженные струны жажды справедливости. Резко развернувшись на каблуках, Карнифинвэ поспешил вернуться в гостевой дом, чтобы начать собираться в путь и поторопить Тьелпе: какой смысл сидеть в этой унылой дыре? И так провели здесь слишком много времени!

Однако надежды на скорый отъезд в Ногрод разбились об известие о прибытии гостей с Тол-Сириона, и сын Питьяфинвэ решил попробовать обсудить свои доводы с принцем Артаресто.

***

Возможно, горы были прекрасны в своём мрачном величии. Может быть, суровая природа севера могла манить и заставлять любить себя. Вполне вероятно, неприступные скалы на фоне холодного блёклого неба будоражили воображение, а вход в ущелье пробуждал фантазии о сказочных сокровищах и существах, охраняющих их, однако Толлунэль ощущала только холодный ветер, видела горы обломков и мрачных стражей, и эльфийке хотелось расплакаться.

Выйдя из кареты, супруга Артаресто театральными жестами расплела причёску, чтобы длинные белые волосы драматично разлетались на ветру, сделала очень трагическое лицо и вздохнула:

— Ах, почему я выбрала шёлк? Я ведь всегда любила песни о героях и должна была знать, что истинные воины не дарят невестам нежные ткани! Присылали ведь мне драгоценные венцы, ожерелья, кольца, браслеты и пояса, инкрустированные бриллиантами, рубинами, опалами, изумрудами и топазами! Мне присылали мечи и щиты с гербами поверженных врагов, их окровавленные латы и шлемы! Почему я выбрала шёлк?! Ах, почему?!

Артаресто, краснея, закрыл ладонью лицо. Надеясь, что жена просто намекает на то, что хочет новые подарки, принц Тол-Сириона обнял Толлунэль и повёл к открывающимся навстречу воротам Поющей Долины.

***

Карнифинвэ чувствовал себя лишним на пиру, который всё-таки решил устроить король-менестрель Макалаурэ по случаю приезда дальней родни. Постоянно ловя на себе изучающий взгляд беловолосой эльфийки, сын Питьяфинвэ еле сдерживался, чтобы не съязвить на тему своего отношения к роли второго мужа в тэлерийском семействе.

Толлунэль не понравилась юному принцу сразу, даже несмотря на миловидную внешность: родственница по линии матери своими пафосными рассуждениями о героизме производила впечатление неумной избалованной особы.

«Чего ты от неё хочешь? — сдержанно насмехался Тьелпе во время традиционного посещения памятного захоронения, когда Толлунэль начала высказывать своё мнение о подвигах. — Эта женщина не знала лично ни одного из лежащих здесь. Имена ни о чём ей не говорят, лиц она не видела, все эти эльфы — лишь безликие никто, ставшие образом самоотверженного славного героизма в глазах постороннего. Обычный женский эгоизм».

Однако Карнифинвэ не мог успокоиться. Когда родственница матери стала рассуждать о том, что на осаду никогда не пойдёт честный воин, а настоящий великий боец не позволит себя осадить, подразумевая, что войско Маэдроса — жестокие подлецы, а народ Кирдана — сплошь недостойные трусы, сын Питьяфинвэ выругался и поспешил оказаться подальше от этой… этой…

И теперь на пиру, против желания замечая Толлунэль, юный Нолдо сжимал кулаки и пытался дышать ровнее, не в силах решить, кто вызывает больше презрения: глупая женщина или её безвольный муж.