Неприступных вершин ослепляющий свет надежды.

Отдавая себя зову плоти одной,

Неизбывной тоски, разрывая покой,

Несмотря ни на что, остаёшься собой, как прежде.

Небесной красоты земное воплощенье,

Неуловимый призрак, исчезающий в ночи,

Отдавшие тебе своей души горенье,

Как мотыльки для пламени свечи…

Не стоят ничего, как та игрушка,

Затерянная в памяти навек

В прекрасном светлом парке, где её девчушкой

Оставила на мраморной скамье».

Соколы и ястребы забивали дичь, а наивный Синда влюблялся всё бесповоротнее, видя, как его птицы благосклонны к гостье, как доверяют ей, как разрешают гладить белые, пятнистые, серые и коричневые перья. Охотник тоже позволял ласкать себя и, чувствуя, что теперь не сможет жить без холодной гордой Нолдиэ, окончательно разочаровал её в себе.

«Что ты делаешь?» — изумилась Ириссэ, когда эльф упал перед ней на колени.

«Будь моей навек! Стань моей женой!» — взмолился друг птиц.

Дочь верховного нолдорана уехала в тот же день и теперь, подъезжая к владениям брата, со странным чувством смотрела на парящего в небе Орла Манвэ.

Нет! Туркафинвэ Феанарион недостоин любви точно так же, как и тот глупый Синда! Нет! Тьелкормо заслуживает гораздо больше порицания, чем наивный оссириандский охотник, ведь бросил брата в беде!

Недоумевая, как могла впустить в своё сердце такого жалкого Нолдо, Ириссэ направилась к брату, надеясь услышать хоть что-то приятное или просто отвлекающее.

«Как я могла полюбить недостойного? Как могла корить себя за то, что бросила его? И почему, проклятье, делаю это до сих пор?!»

***

— Можно мне поехать на Митрим, папа? — умоляюще посмотрели синие горячо любимые глаза, и Турукано не смог сдержать улыбку.

«Как же она похожа и не похожа на Эленвэ, — подумал виньямарский лорд, снова ловя себя на том, что только после смерти жены признал её право называться мужским именем. — Иттариэль досталась от мамы красота: милые черты, фигура, волосы и глаза. А воспитаннице Эльдалотэ Эленвэ подарила силу духа».

— Линдиэль рассказывала про театр, я хочу побывать там! Папа, ну пожалуйста!

«Эленвэ не стала бы спрашивать», — с печальной улыбкой подумал Турукано и помрачнел, снова вспоминая ледяной склеп и последующее потепление, из-за которого похороненные в Хэлкараксэ эльфы оказались сброшенными в море на растерзание хищных тварей.

— Не стоит тебе ехать туда, — чувствуя, как сводит челюсть, процедил сын верховного нолдорана. — Я приглашу митримский театр к нам.

Смотря на пискнувшую от радости племянницу, сидевшая на накрытым столом Ириссэ пшикнула: эта дева никогда не повзрослеет. Дождавшись, когда Иттариэль, пританцовывая, убежала веселиться дальше, леди перевела взгляд на брата. Турукано заметно напрягся.

— Тебе нравится здесь? — отрешённо спросил сестру лорд.

— Ответить честно? — Ириссэ рассмеялась. — По сравнению с Хэлкараксэ, здесь благодатная Таникветиль!

— Когда-то я и представить не мог, что мы с тобой помиримся, — смотря всторону, тихо произнёс Турукано. — Я думал, ты вечно будешь ненавидеть меня. И мне это не казалось обидным — я сам злился, уверенный, что ты — главный позор нашего великого семейства.

— Что случилось, Турьо? — почувствовала неладное эльфийка.

— Я всем говорю, что мы должны процветать, что Кирдан для нас благодетель и помощник. Но в итоге мы подчиняемся Эльвэ, и я постоянно ощущаю давление с его стороны. Я понимаю, Новэ желает нам добра, потому что это выгодно ему. Как ты думаешь, если наши подданные, рискуя встретить в лесу морготовых тварей и орков, найдут белые деревья, может быть, нам стоит построить корабли и…

— Вернуться домой?

— Я не знаю, — тяжело вздохнул Турукано. — Просто жить слугой какого-то средиземского лордика — это совершенно не то, к чему можно было бы стремиться! Феанаро уводил народ из Валинора ради свободы, мы пошли тоже ради чего-то. Я не до конца понимал, чего хотел от Эндорэ, но, Ириссэ, точно не этого!

— В таком случае, — резко встала из-за стола леди, чувствуя раздражение из-за мямлящего брата, — я пойду и пообщаюсь с тем, кто знает, чего хочет. А ты пока соберись с мыслями!

Лорд Невраста проводил сестру взглядом, думая о том, что женщинам гораздо проще жить, ведь им не приходится брать ответственность за судьбы народов.

***

Движение руки с мечом было словно замедленным танцем: девушка устала, поэтому поднимала оружие с усилием, а опускала слишком резко, будто роняя, однако Линдиэль снова и снова, не жалуясь, пыталась нападать и отражать, блокировать и уходить, отступать и бросаться в атаку, пока, наконец, не пошатнулась и не упала на мраморные плиты. Мастер меча подошёл совершенно равнодушно, упёр остриё клинка в часто вздымающуюся грудь девушки.