— Возьму конфетку?

Эд не ответил, видать, очень глубоко ушел в раздумья.

— «Мишку на севере» хочешь? — спросил Женька, протягивая девочке конфету.

Та отказываться не стала.

— И «Белочку».

— И «Белочку», — согласился Женька.

Ксения засунула сладости в рот одновременно: «Мишку» за правую щеку, «Белочку» за левую. Однако при этом четкости речи не потеряла, наводя Женьку на мысль о том, что слова звучат прямо у него в голове.

— Ты и так умеешь?

— Я — уникум, — заявила Ксения, кокетливо поведя плечиком. Выглядело это забавно. — А ты зря расстроился. Не нужно тебе уезжать. Все на Москве завязано, это я тебе заявляю со знанием дела.

— Аннушка, — отмер Эд и пояснил: — Та самая, которая масло разлила.

— В смысле? Из-за которой Берлиоз… того. На Патриарших?

Некоторое время Эд смотрел на него внимательно, словно пытаясь определить, рехнулся его напарник или еще не до конца потерян для общества стражей смерти, метаморфов и ведьм, и наконец, сказал:

— Угу. Только не на Патриарших, а на Чистых. Из-за нее председатель Горкома навернулся на лестнице и ногу вывихнул. Мы тогда над ним веселились долго и Берлиозом прозывали.

Женька шумно выдохнул.

— Нервный ты стал.

— Ага, — подтвердила Ксения. — Мяты тебе надо и ромашки, я мамке скажу, полечит.

— Ну вот чего вы издеваетесь, а? — вышедшая из-за угла Катя всплеснула руками и тоже уселась за стол. Как и все метаморфы, она обладала поразительным слухом и вряд ли подслушала намеренно. Хотя, будучи белкой, любопытства ей было не занимать. — Между прочим, интересная история этой Анны. Нетипичная.

— Раз не только у некромантов на устах, то конечно, — предположил Женька.

— Да ну, глупости. Мы живем сплетнями. Всякое необычное сразу оказывается достоянием общественности. Некроманты кроме нагнетаемой ими жути еще и флер загадочности распространяют, а это… интригует, сам ведь на него попался.

Женька попытался скрыть улыбку, но у него не вышло. Несмотря на все их проблемы и грозящий «Апокалипсец», как емко обозвал Дерк, Женька чувствовал себя непорядочно счастливым неясно кем: вряд ли уже обычным человеком, но и не сверхом.

— К тому же некроманты нечасто отказываются от учеников.

— От Аннушки не отказывались, — возразил Эд.

— Угу. Просто ее учитель внезапно прекратил жить, а замены у него не нашлось.

— Время неспокойное было, — поморщился Эд, всем видом показывая, что тема разговора перестала ему нравиться. — Пули и бомбы вообще-то не выбирают, девочка. Ты-то из молодых, но послушай старика: сверх, если его к стенке поставить, от обыкновенного человека отличаться станет лишь тем, что промучается дольше. От семи пуль в голову и девяти в сердце умирают даже сильные некроманты. Сильнейшим требуется пятнадцать, чтобы, значится, все в фарш без шанса на восстановление.

— Ну да… — кивнула Ксения. — Я не осуждаю. Время такое было.

— НКВД, заградотряд, — отрапортовал Эд, глядя на Женьку холодно и с вызовом. — Дырки в головах, уж поверь, делать умею и сверхов убивать тоже — любых. Выступай все они на стороне красной армии, и войны никакой не случилось бы.

— Мы ведь не вмешиваемся в дела людей… — начала было Катя и умолкла.

— Не в том случае. Фашисты не просто так раскопками занимались и коловраты извращали. За людьми стояли библиотекари и не просто так их зачистили при взятии Берлина. Люди — те еще звери, но до некоторых экспериментов и они вряд ли сами додумались.

Женька нахмурился. В воздухе висело напряжение. Уже почти привычно. В сравнении с той стройкой, где сам воздух гудел от наполнивших его сил — довольно слабо. Однако он никак не мог понять, чего Эд хочет именно от него.

— Я так понимаю, теперь ты захочешь со мной не пересекаться…

Прошла секунда, другая, третья, после того, как миновала четвертая, Женька выдохнул и сообразил, наконец, в чем дело.

— Напарник, ты совсем? — для улучшенного понимания Женька покрутил указательным пальцем у виска. — Я как-то в непримиримости и осуждении истории не замечен и радикальные взгляды не высказываю.

Эд пожал плечами и немного расслабился.

— Не знаю… — пробормотал он. — Союз развалили, все, что сумели, смешали с грязью. А мы ведь действительно решали врагов народа. Когда тебе в лицо говорят, что мерзота с порченой кровью жить не должна и пусть фашисты придут и порешат всех, посмевших поднять руку на святого царя-батюшку, лично у меня сомнений не возникало, чего делать надобно. И тех, кто грабил склады с продовольствием, жрал в три горла, потом блевал и снова жрал, причем находясь в блокадном Ленинграде, когда за стеной люди с голоду умирали — тоже. Я и сейчас их уничтожал бы.