Желания сегодня имели отвратительное свойство сбываться. Причем, следуя закону подлости, в отвратительно-извращенной манере. Женька хотел найти библиотекаря и, похоже, повстречал. При одной мысли о человеке в метро ком подкатывал к горлу, а общее состояние организма странным образом напоминало то, которое Женька уже испытывал однажды, сильно ударившись головой и получив сотрясение мозга.

«Может, какая-нибудь машина сбила, а я не заметил?» — подумал он и закашлялся, едва не выплеснув на ботинки сержанта содержимое желудка, успел отвернуться в последний момент.

— Нет… спасибо, — прохрипел он, отдышавшись. — Я… пойду. Осторожно пойду.

— Чего употреблял? Герыч?

Женька попробовал ответить, но новый спазм скрутил его еще сильнее первого. Сержант смотрел брезгливо, но отпускать не собирался, хотя взять с Женьки было нечего. Он даже мобильник куда-то задевал.

— Пошел…

За ворот Женька схватился, чтобы хоть как-то начать дышать. В пальцы ткнулась «капля», о которой он в очередной раз успел забыть. Вопль-просьба о помощи вырвался неосознанно. В этот раз Женька звал того, кому было бы плевать на все правила разом:

«Щукр!»

Он не знал, придет ли потустороннее существо. Женька ведь не являлся некромантом и помогать ему никто не обещал. Сомневался, способен ли Щукр мгновенно переместиться на немалое расстояние от центра. Просто звал. И когда прямо из воздуха соткалось призрачное щупальце, едва не упал от облегчения.

Щупальце отгородило его от сержанта. Полицейский не мог его видеть, но наверняка почувствовал. Он попытался ухватить Женьку за руку, уже потянулся, но отскочил назад, шипя и прижимая то ли волчьи, то ли кошачьи уши. Несмотря на разделявшее их расстояние, Женька был уверен: глаза у метаморфа ярко-зеленые, а зрачки — в форме семи лучевой звезды и постоянно пульсируют. Странные глаза, даже страшные, в которые лучше не смотреть.

Рядом, взвизгнув тормозами, остановилась машина. «Волга»… кажется.

— Жека! Немедленно сюда!

Голос холодный, собранный, равнодушный. Приказы Дарителла всегда отдавала четко и так, чтобы и мысли не возникло ослушаться. Наверное, стоило обидеться, а он стоял и улыбался, как последний идиот, и на душе теплело, вот только ноги не шли и в глаза оборотню… то есть метаморфу смотреть не стоило.

— Дари…

Она вышла из машины, подошла к нему, ухватила за плечи и осторожно повела.

— Дари, я его видел… Библиотекаря.

— Потом. Давай пока просто дойдем. У тебя с сердцем порядок? Шумов нет?

Он хотел пожать плечами, но те словно задеревенели. Тем не менее, дойти до машины он сумел, потом его усадили на переднее сидение, приковали ремнем. Что-то сказал Дерк, сидящий за рулем, но он не понял слов. Дарителла села позади, сразу нащупала его руку, и Женька, наконец, позволил себе потерять сознание.

Травы колыхались над головой, пытались закрыть от него перевернутую синюю чашу небосклона. Настырный колосок, согнувшийся под собственным весом, так и норовил попасть по носу. И, с одной стороны, следовало протянуть руку, убрать его в сторону, а с другой… двигаться не хотелось. Совсем. Представься ему такая возможность, Женька никогда не вставал бы.

— А вот это вряд ли, — прошелестел ветер, запутавшийся в стеблях, прозвенело легким ароматом грозы, отбушевавшей очень далеко отсюда: в иной реальности.

В небе маячила черная точка, стоило найти ее взглядом и попробовать рассмотреть, начала приближаться. Все росла и росла, обретая очертания хищной птицы. В вышине пронесся пронзительный клекот, и сокол упал прямо на него, словно спутал с мышью. Женька отвернулся в последнюю секунду.

Захлопали крылья, мазнуло по щеке невесомым оперением. Рядом в траву опустилась уже не птица, самая прекрасная женщина на свете; обняла поперек груди, положила на плечо голову — привычно, тепло, сладко.

Женька сладостей особо не любил, но Дарителла обожала мороженое, а оно сладкое. И губы после лакомства у нее такие же. Он смирился: и с вкусом, и со словом, оно, кажется, даже начало ему нравиться.

— Я уж было приготовилась бежать за тобой через Рубеж, возвращать.

— Сам не знаю, почему у него не вышло, — проговорил Женька и вздрогнул, вспомнив последние минуты в реальности. — Или получилось, и я мертв?

Он вдруг сообразил, что чувствует слишком ярко окружающий его сновидческий мир — Долину грез, как называла Дарителла, — а вот себя самого почти не ощущает и проснуться не может, хотя первое, чему научился — не застревать в собственном сновидении. Дарителла говорила, что когда-нибудь подобное умение спасет ему жизнь, и Женька в этих словах не сомневался.