Дождь так же внезапно, как и начался, прекратился. Как обычно говорят в таких случаях — несколько капель брызнуло. Небо опять просветлело, и вовсю засияло солнце. До слуха всех троих донесся звук приближающегося авто. Охранники быстро встали и затушили сигареты. Было совершенно очевидно, что машина идет к ним. Еще минута — и два прерывистых гудка огласили окрестности. Секундная пауза — и все повторилось.

Насторожившиеся охранники сразу выскочили, не забыв привычно поправиться и на всякий случай расстегнуть кобуры. Хоть сигнал был и правильный, но предосторожность не мешала! В квартиру тоже «правильно» звонили, а вышло все вон как!

Однако из-за ворот раздался голос Тарасова, и сотрудник открыл ворота. Едва Гришка глянул в ту сторону, сердце его екнуло — рядом с тарасовской «шестеркой» стояла отцовская старенькая машина. Батя вылез из нее и заметался взглядом по двору, пока не наткнулся на Гришку. Не закрывая машину, он быстро направился к парню.

Тем временем небо опять помутнело и очередное облако закрыло солнце. Дождь, правда, на этот раз не пошел, но ветер опять похулиганил, крутнув поземку из пыли.

С отцом разговор у Гришки никогда не получался. А сейчас и говорить-то было не о чем — они понимали друг друга без слов. Просто обнялись крепко, по-мужски, посидели так, затем Тарасов, так и не глянув парню прямо в глаза, велел Гришке садиться в машину.

— На заднее сиденье! — быстро произнес Олег Андреевич, заметив, что Парфенов-младший открывает переднюю дверцу.

Позади уже сидел коренастый сотрудник, и, едва Гришка сел, следом втиснулся второй охранник. Парфен получился как бы зажатым с двух сторон. Гришке это не очень понравилось, так как лишний раз напоминало, что ему, конечно, доверяют, но не совсем! Отец поехал на своей машине.

Ветер побаловался немного и опять утих. Счастливое светило показало свой сияющий диск из-за края облака.

«Шестерка», не торопясь, покатила по асфальтированной дачной дороге. Минут через пять Тарасов остановился у выезда на трассу. Пропустив «МАЗ», машина повернула вправо и устремилась к столице.

Маленькое облако закрыло ненадолго солнце, затем природа вновь засияла в его лучах.

Сидевшие в салоне автомобиля люди молчали. Говорить было уже не о чем, поэтому каждый просто думал о своем.

Гришка безучастно глазел сквозь лобовое стекло. Единственное, что доставляло ему волнение, так это предстоящая встреча с пацанами. Но Тарасов много поработал с ним на этот счет — научил, как вести себя, как держаться. Да и моральную подготовку провел соответствующую. И все же Гришке было не по себе. Об остальном он старался просто не думать. Замелькали знакомые кварталы, сердце забилось чаще. Как ни старался Гришка настроить себя, тревога не покидала. Он нутром чувствовал что-то трагическое и никак не мог себя убедить в том, что все должно закончиться хорошо.

С замершим сердцем вошел он в здание суда. Процесс уже начался. Когда открылась высокая, под самый потолок, обитая черным дерматином дверь, Парфен вдруг испытал такой панический ужас, что хоть разворачивайся и беги!

Зал оказался забит народом. Гул голосов тяжелым рокотом морской волны плыл по проходу. Опустив глаза вниз, Гришка шел следом за коренастым сотрудником, охранявшим его на даче. Следом двигался второй, и замыкал шествие Тарасов.

Сев на свое место, он оказался опять зажат сотрудниками МУРа. Голоса судьи, прокурора, адвокатов словно доносились откуда-то издалека, сливаясь с общим гулом. Один раз только Гришку что-то спросили, и он ответил «да». Глянув на Тарасова, он понял, что ответил правильно.

Уши и лицо горели. Как он ни старался не смотреть в сторону стального загона, словно могучая воля гипнотизера отдавала ему приказ. В определенный момент Гришка не выдержал и…

Вот они все! Крыл, Стас, Косой, Гудок… Гена тоже среди них. В стальном загоне, отделенные от людей толстой решеткой, как хищные звери в цирке от зрителей.

Гришке показалось, что за одну секунду он увидал глаза сразу всех пацанов. Все они смотрели по-разному: кто зло, с откровенной ненавистью, кто презрительно, а некоторые просто отвели глаза, будто боясь испачкаться о Гришкин взгляд. Хуже всех смотрел Гена Хворост. Он не отводил глаз от бывшего члена бригады, ставшего предателем и приговорившего всех в одночасье! Он смотрел холодно, без эмоций, но от этого взгляда по Гришкиной спине пробежали мурашки, и он поспешно отвел взгляд. Так в зверинце смотрит волк на подошедших к его клетке зевак, холодно, с полной уверенностью в своей силе. «Погоди, когда-нибудь этой решетки не будет, и я чиркну клыками по твоей нежной шейке!» — недвусмысленно говорил этот взгляд.

Все это Гришка прочитал в глазах Хвороста. Ему стало жутко. Язык присох к гортани. Одно дело — бумажки, другое — вот так, глаза в глаза! «Тарасов предупреждал тебя, что тяжело будет! Крепись!» — заставлял себя думать Гришка, но вновь прятал глаза. Теперь ему казалось, что абсолютно все в зале, включая и судью с прокурором, бросают ему укор.

Григорий понимал, что это наваждение, но ничего не мог с собой поделать.

Судья что-то сказал, и зал неожиданно притих. Сидевший рядом старший сержант толкнул его локтем в бок, и тут Гришка понял, что женщина в очках второй раз выкрикивает его фамилию.

Парфенов встал. Его попросили подойти. Некоторое время он слушал вопросы, пытаясь осознать их суть, затем понял, что толково ответить не сумеет, и стал по предложению отвечать только «да» или «нет».

— Парфен, сука! Что же ты, гнида, делаешь?! — услышал он выкрик со стороны клетки.

Кровь отхлынула от его лица, полный яростного презрения взгляд прожег его насквозь.

— Убью, падла! — истерично выкрикнул Гудок.

Сотрудники милиции сразу же ринулись наводить порядок. Опустошенный, Парфен сел на свое место. Чувствовал он себя так, будто на него вылили бочку дерьма и теперь от него вони — на километр! Не отмыться вовек!