— Нам туда! — сказал Тарасов и решительно тронулся вперед.

Некоторое время они молчали. Тарасов держал свое обещание, не приставал с разговорами к попутчице. Но когда остановились передохнуть, все же нарушил молчание:

— Спрашивай! — сказал он, ныряя в карман за сигаретами. — Я же вижу, что извелась вся!

Женщина с вызовом посмотрела на следователя.

— Что спрашивать? Вы же и так знаете, что за вопрос меня мучает!

— В самом деле, — глядя себе под ноги, усмехнулся Олег Андреевич.

Пока он возился со спичками, оба молчали. Татьяна терпеливо ждала.

— Дело у меня действительно вроде как личное. Но может статься так, что и ему будет очень даже выгодно со мной пообщаться! Ну, а в детали я посвящать тебя пока не буду — не потому, что не доверяю, а потому, что пока смысла в этом не вижу!

«Темнит он что-то, — сделала свой вывод Татьяна, но комментировать вслух свои мысли, понятное дело, не стала. — Просто так капитан из столичного угро не потащится за тридевять земель!»

— Откровенность за откровенность, — сказал Тарасов. — Ты как тут оказалась? Ведь, насколько я помню, у вас разрыв произошел.

— Обстоятельства вынудили, — немного зардевшись, ответила та.

— Неужели?.. — глянул на девушку капитан.

— Да, вот как раз то самое «неужели», — усмехнулась Татьяна.

«Может, это и к лучшему!» — подумал про себя Тарасов. Он хотел поговорить с девушкой еще на одну тему, но теперь решил, что не стоит.

Погода дарила редкое в поздние осенние дни тепло. К тому же почти неделю в этих краях не было дождя, и дорога просохла. Шагалось легко, несмотря на тяжесть сумки. Четыре километра, а точнее, три с половиной, прошли они меньше чем за час.

Высокие стены ИТК с пущенной по верху колючкой встретили путников. Железные ворота со стандартной надписью «На свободу — с чистой совестью!», висевшей над ними не один десяток лет, остановили их.

— Ну вот и дошли наконец! — констатировал очевидный факт капитан. Он поставил сумку на дорогу.

— Спасибо, — поблагодарила его женщина и подхватила довольно увесистую ношу. Не оглядываясь больше на капитана Тарасова, она направилась к КП.

Тарасов ничего не ответил, закурил новую сигарету и некоторое время просто смотрел ей вслед, думая свою думку.

Колония строгого режима насчитывала уже почти полсотни лет своей истории. Все тут было типичным для учреждений подобного типа. Окружал ее высокий забор с колючкой. За ним — запретка, освещаемая в ночное время прожекторами. По углам периметра торчат вышки с часовыми. «Локалка», плац для поверки и построений, рабочая зона, жилые бараки — все как обычно! Лагерная больничка, питомник для служебных собак — все как положено! Жилые бараки располагались в линию, всего по счету их было три. Напротив и чуть влево — рабочие бараки. Тут зэки шили телогрейки, рукавицы. Были еще столярные мастерские.

Гришка как раз работал в столярке. Он никогда не был упитанным, а за полтора месяца, проведенных здесь, Парфен исхудал еще больше — что поделаешь, не курорт! Лицо заострилось, скулы выделились. Взгляд приобрел небывалую раньше жесткость и колючесть.

Когда зашел дежурный, зэки только закончили перекур и взялись за работу.

— Парфенов! — громко выкрикнул тот, и Гришка не спеша снял рукавицы. — Пошли со мной, у тебя свиданка! — услышал он, и сердце тревожно екнуло.

— Чеши, — напутствовал его коротко «бугор».

Гришка сунул в карман телогрейки рукавицы и потопал следом за прапорщиком.

— Тебе везет, — загадочно усмехнулся тот. — К тебе сегодня аж два гостя прибыли!

— Кто? — коротко спросил Гришка. К чувству радости примешалось чувство тревоги.

— Пошли, там все узнаешь, — усмехнулся прапор.

Гришка топал чуть в стороне и сзади, с любопытством глядя на приближающееся административное здание.

«Почему двое? — тревожная мысль не покидала его. — Мать из больницы вышла? Или отец с сестрой приехали?»

Тень страха из совсем недавнего прошлого вновь протянула к нему свои щупальца. Каждую секунду своей настоящей жизни Парфен ощущал, что он приговорен к смерти. Причем — приговорен дважды! Только ночью, во время сна, парень мог избавиться от кошмара, с которым вынужден был жить последние четыре месяца. Вот и сейчас липкое чувство моментом заставило вспотеть ладони.

С колонией ему повезло. Как знал Парфен, получилось это не без помощи Тарасова.

«Хоть что-то!» — с презрительной усмешкой про себя отметил парень, вспомнив о том, что ему за стукачество была обещана свобода.