– Слишком уж горячо. Это жар геенны. Я буду на связи. На старости лет для меня Бронина беременность – сущая издевка.

– Она беременна от вас, и если хотите быть отцом, зарабатывайте на жизнь, как положено отцу. Так что мне делать с лекциями? В одном письме предлагают пятьсот долларов за выступление.

– Пятьсот долларов? У американцев денег куры не клюют. Будьте с ними на связи, а я посмотрю, что получится. Как и все прочее в моей жизни, этот успех пришел с опозданием. Вы, Мирьям, теперь мое единственное утешение, – сказал Герц, уже другим тоном. – С Минной я окончательно порвал.

– Сколько раз вы уже порывали с ней? Герц, не надо мне лгать. Я прекрасно знаю, что вы любите эту женщину. Я хочу быть вашим секретарем, и только. Прошлой ночью я не спала и все обдумала. Вы знаете о моих чувствах к вам. Но поскольку вы любите другую, крутиться подле вас мне ни к чему. Давайте останемся друзьями и забудем прочие глупости. Вы сами понимаете, ничего хорошего у нас не получилось. Вы были со мной, а говорили только о ней. Я к такому не привыкла.

– Значит, вы тоже хотите отделаться от меня?

– Я от вас не отделываюсь. Буду работать для вас всем сердцем и душой, но наши отношения с самого начала были ошибкой. Лучше бы я осталась духом. И лучше бы вы той ночью не включали в ванной свет.

– Видно, по-вашему, Бернард Вейскатц – добыча более выгодная.

Мирьям помолчала.

– Герц, вы толкаете меня в его объятия и в то же время сетуете. Вы ведь прекрасно знаете, какова цель этих сеансов. Он обнимает меня с такой силой, что я едва не задыхаюсь. Целует меня языком. Это же сущая проституция. Если б вы испытывали ко мне хоть какие-то чувства, то не ставили бы меня в такое положение. Он вызывает у меня отвращение. Правда-правда. Не как человек, но как мужчина. Вы поступаете просто как… говорить не хочу.

– Можете сказать. Минна говорит, я бабник. Я уже перестал бояться слов. Обманщик так обманщик, бабник так бабник, душегуб так душегуб. Не хочу, чтобы меня считали не тем, кто я есть. Я даже докторской степени не имею. Диссертацию не защитил. Я в самом деле лжец, но и правду сказать могу.

– Герц, мне безразлично, есть у вас докторская степень или нет. Я влюбилась не в звание. Тогда, на лекции в Храме Труда, я увидела вас именно таким, какой вы есть. Я могу простить вам все и понимаю вас. В известном смысле вы вполне последовательны. Вы хотите удовольствия. Этого хочет каждый. Но я не могу делить вас с Минной и пятком других. И прошу вас: избавьте меня от этой обязанности. Я больше не хочу быть частью вашего гарема. Если вы намерены экспериментировать, найдите кого-нибудь другого. Тут есть письмо от женщины, которая откровенно пишет, что готова стать объектом любых ваших экспериментов и…

– Кто эта женщина? Где она живет?

– Не хочу вас разочаровывать, но живет она в Лос-Анджелесе. И она не одна такая. Вы и в Нью-Йорке найдете покорных жертв.

– Мирьям, зачем столько сарказма?

– Я в точности знаю, чего вы хотите. Вся ваша наука нацелена на одно – на возможность познакомиться с множеством женщин, которые хотят, чтобы их соблазнили, и ищут любви. Поверьте, у вас их будет больше чем достаточно, и я желаю вам получить все, к чему вы стремитесь. Но сама я не хочу быть одной из таких женщин. Я буду вашим секретарем, и только.

– Поступайте как знаете. Я в любом случае человек пропащий.

Глава двенадцатая

1

На пути в Майами Герц Минскер все время возвращался к мысли о том, как было бы хорошо, если б с самолетом случилась авария и этот полет стал его концом. Он потерял Минну и Мирьям. Останется с беременной и смертельно больной женой. Он едва не молил высшие силы, чтобы они устроили катастрофу. Но с какой стати должны страдать другие пассажиры? Они к его грехам непричастны. Ни в чем не виноваты.

Время от времени в иллюминаторах появлялась полная луна. Она висела ниже самолета и казалась Герцу сбившейся с пути. То поднималась, то опускалась. Возникала то с одной стороны, то с другой. И вдруг совсем исчезла.

Некоторые пассажиры дремали. Какой-то коротышка читал финансовые газеты. Молодой человек штудировал в журнале раздел скачек, подчеркивая карандашом клички лошадей.

Герц Минскер прикрыл глаза, откинул голову на мягкий подголовник. Долгие годы он мечтал о признании, но сейчас, когда оно приблизилось, всякое стремление к нему угасло. Горькие слова, какими он обменялся с Минной и Мирьям, действовали в нем сейчас, будто отрава. Он боялся встретиться с Броней лицом к лицу.

Чувствовал себя как убийца, который вскоре увидит тело своей жертвы.

Всякий раз, когда самолет кренился, Герц надеялся и боялся, что машина потерпит аварию. Но она благополучно приземлилась.

Герц вылетел зимой, а попал в лето. Вышел из самолета, и ночной воздух взбодрил его своим теплом и экзотическими ароматами воды, джунглей и загадочных пряностей. Он сделал глубокий вдох. Это апельсины? Миндаль? Гвоздика? Вспомнилась отцовская коробочка с пряностями, которую он, Герц, или Хаймль, нюхал, проводив Шаббат. Серебряная коробочка с пряностями – на ней были выгравированы Западная стена Храма, могила Рахили и вход в пещеру Махпелы – благоухала празднеством рая, где праведники вкушали от Левиафана и дикого быка, пили вино праведных и купались в ритуальных бальзамических купелях.