Шрифт:
Сноу бежал долго, прижав локти к бокам, хватая воздух жадными горячими губами.
Быстро светлело. Гора Дьявола, как призрак, висела за его спиной. Он не оглядывался, он смотрел на розовеющее небо и все время прибавлял шаг.
Поднялось солнце. Сноу вышел на опушку леса, когда длинные тени уже лежали на мокрой от росы траве.
Во дворе заготпункта было тихо. Машина Коротовского еще не пришла. Под навесом всхрапывали расседланные кони, похрустывали сеном.
Сноу поднялся на высокое крыльцо, потянул дверь. В комнате было темно и сыро. Он нашел свою кровать, упал в нее и накрылся простыней. Его слегка знобило.
В тумбочке стояла фляга со спиртом. Сноу разболтал содержимое и выпил все до дна.
Тогда ему стало легче. Он повернулся на бок и тут же заснул.
Деловое свидание
— Вот этот, — сказал Юлдаш-ака, приподнимая занавеску. Джеферсон посмотрел через его плечо.
— Дурак, — процедил он сквозь зубы. — Наверняка притащил за собой хвост. Пижон пижоном — при галстуке и в шляпе.
— Он заходил утром. И сейчас. Говорит, срочно, — сказал Юлдаш-ака и побежал к самовару наполнять чайники.
— Постой ты, — удержал его за рукав Джеферсон. — Утром, говоришь, заходил?..
— Заходил.
Джеферсон провел ладонью по кожаной куртке, щелкнул пальцами.
— Ты вот что — скажи, что видел меня, разговаривал. Приведи вечером на перевал. Там буду ждать.
— У родника?
— У родника.
Юлдаш-ака кивнул:
— Будет сделано.
Джеферсон усмехнулся и вышел на задний двор.
Там у дувала стоял оседланный конь.
Тодд спотыкался и бранился всю дорогу. Юлдаш-ака молчал.
Они шли с горы на гору — по острым рыжим камням. У Тодда еще в Ташкенте прохудились ботинки, он не успел их починить и теперь ругал на чем свет стоит свою нерасторопность: каждый удар камня причинял ему невыносимую боль.
И молчаливый проводник впереди тоже выводил его из себя: ну хоть бы рассказал что-нибудь, хоть бы пошутил.
— Постой, — сказал он. — Я хочу переобуться.
Тодд сел на камень. Ночь стояла над горами. Только внизу, в долине, вспыхивали огни Узунабада — десятка два крохотных тусклых звездочек.
— Скорей, — нетерпеливо поторапливал Юлдаш-ака.
Он сидел на корточках и напряженно всматривался в темноту. Никого. Ни звука. Только тропинка светлеет по склону горы.
— Готово?
Тодд выпрямился, притопнул ботинком:
— Готово!..
«Какой дьявол принес его в Узунабад?» — недобро думал о своем спутнике Юлдаш-ака.
И так у него было много забот с Джелялом, а тут еще этот...
Джелял тоже им недоволен — у Юлдаша-ака острый глаз, чуткое ухо: слышал и замечал он все. Что понадобилось этому в Узунабаде?!
А Тодд шел тем временем за широкой спиной чайханщика и думал о своем — о приезде в Ташкент, о ночи, которую скоротал за любопытным разговором с нужным человеком, о дороге в Узунабад...
Скорей бы все кончилось!.. Убраться за рубеж, а там хоть трава не расти — в конце концов ему наплевать и на Караташ и на экспедицию Югова.
Они вошли в небольшой лесок, подъем стал круче. Тодд карабкался, хватаясь за шершавые, как камень, стволы деревьев. Из-под ног его вылетали камешки и, подпрыгивая, словно резиновые, летели вниз.
Юлдаш-ака остановился. Тяжело дыша, прошептал:
— Осторожнее. Нас могут услышать.
Тодд кивнул. Конечно, в темноте чайханщик не заметил его кивка, но говорить он все равно не мог — перехватило дыхание.
— Осторожнее, — повторил Юлдаш-ака и, повернувшись, снова зашагал вверх.
Тодд ухватился рукой за дерево, прижался горячим лбом к колючему стволу:
— Не могу... Отдохнем, — прошептал он, чувствуя внезапную слабость.
Юлдаш-ака выругался. Что скажет Джелял?.. Они и так запаздывают.
Он взял Тодда под локоть:
— Идем...
— Отстань, ты! — Тодд вырвал руку.
Чайханщик молчал. Ему уже все надоело. И Джелял, и этот тип.
— Идем, — снова сказал он.
Тодд вскинул пылающие глаза. Он ничего не видел, только край неба и черную тень на тропе.
— А... Идем... — бормотал он. — Куда?
Юлдаш-ака махнул рукой:
— Туда.
Тодд отпустил дерево и упал на колени. Несколько больших камней вырвалось из-под его ног и с сильным грохотом покатилось вниз. Чайханщик испуганно отскочил.