Шрифт:
— Действительно, может, мы его просмотрели? — осторожно предположила Ляля.
Все сошлись вместе, лучи фонариков ударили в потолок. Заключенные в оболочку из вулканического стекла плиты переливались зеленовато-желтым светом. И от этого лица людей в зале были болезненно бледны, почти бесплотны.
— Итак, возвращаемся? — спросил Югов.
— В конце концов вернуться сюда никогда не поздно, — согласился Каракозов. — Обследуем ход. Может быть, мы и в самом деле проглядели боковой тоннель...
Обратно идти было еще труднее. Лестница вела круто вверх. Фонарики ощупывали каждый сантиметр скалы. А из ее нутра им тоже подмигивали фонарики. Стены блестели и переливались всеми цветами радуги. Тени людей проплывали в них, как рыбы под слоем прозрачной речной воды.
Несколько раз им казалось, что боковой ход найден, но это был просто обман зрения. Иногда они действительно останавливались перед небольшими углублениями, но в них не было и полутора метров. Стена — сплошная, гладкая, блестящая, как разноцветное стекло, стена...
Скоро впереди заголубел дневной свет. Прохлада подземной галереи сменилась духотой жаркого августовского вечера. Все молчали. Югов щелкал выключателем фонарика, Хаузен шарил по карманам в поисках сигарет. Коротовский, замыкая шествие, строгал перочинным ножичком спичку. Сноу раза два или три приложился к фляжке.
Задержавшийся внизу Каракозов нагнал их у самого выхода.
— Так как же — будем брать перегородку? — сказал он, обращаясь к Югову.
— А не трудновато ли?
— Используем лазеры.
— Да, конечно, — согласился Югов. В то же время он подумал:
«Лазеры — неплохая вещь, но грубоватая. Что скрывается за стеной?»
— А если повременить? — сказал он. — Поищем еще раз...
— Я согласен с Викентием Александровичем, — вмешался в разговор Хаузен. — Нужно попытаться...
— А потом?
— Применим лазеры, когда ничего другого не останется. Поймите, я разделяю ваше нетерпение, но — нужно сдерживать порывы. Это тоже своего рода искусство.
Каракозов улыбнулся:
— Ладно, ладно. Не уговаривайте. Быть по-вашему...
Юлдаш-ака сидел в кабинете капитана Ларионова и не смел поднять руку, чтобы почесать переносицу. А зуд был страшный, и чем больше Юлдаш-ака думал об этом, тем сильнее ему хотелось сделать то, чего он никак не мог сделать в своем теперешнем положении. И не потому, что боялся, а потому что по-всякому могут расценить его жест — мало ли что подумает сидящий перед ним начальник!..
И Юлдаш-ака терпел, как терпел четыре дня тому назад, после того, как Джелял столкнул его в пропасть, а он по воле аллаха повис на корневище и сохранил свою драгоценную жизнь для гражданина начальника.
Тогда здорово пришлось повозиться пограничникам — да ниспошлет им вечную радость всемогущий аллах! — чайханщик был толст, тяжел и неуклюж. Его вытащили на веревках, как мешок с картошкой.
А теперь он в благодарность за это готов рассказать, все, что знает.
— Только прошу учесть мое искреннее признание...
Ларионов просматривал толстую папку.
— Так, — сказал он, — начнем с того дня, когда к вам явился Джелял...
На пороге тайны
Хаузен не мог заснуть, как и тогда, в горах Сьерра-Мадре. Большая тень его двигалась по светлым стенам палатки. Пепельница на грубо сколоченном деревянном столе уже не вмещала окурков. Хаузен докурил последнюю сигарету и прижал ее к краю стола.
Набросив на плечи белый парусиновый пиджак, он вышел. Как всегда, в эти дни над Безымянным ущельем висела луна. Было прохладно. Хаузен зябко поежился под пиджачком — не греет.
Подтянутый к земле временными лестницами, темнел неприветливый Канак.
Хаузен шел задумчиво, не разбирая пути. У него еще не было определенной цели. Он просто шел и думал о вчерашнем.
Лестница скрипнула под его ногой. Хаузен остановился. Куда он идет? Зачем?..
Он стоял облокотившись о перила и смотрел вниз.
«Нужно все-таки попытаться», — решил он.
«А как же товарищи?»
«Ничего страшного: я только посмотрю и тут же вернусь назад».
Фонарик был в кармане. «Вот и отлично!»
Хаузен повернулся и медленно пошел вверх. Лестница скрипела и раскачивалась под его ногами. Одному было жутковато, но он взял себя в руки — как тогда, в Натанаро. Фонарик скользнул по щебню. Хаузен не заметил стоявшего у входа человека. Высокий, темный, он сливался со скалами.