Вперед протолкался косолапый мужичонка в длинной, не по росту, шинели, поднял руку: безымянного пальца у него не было, видимо оторвало пулей.

— Дозвольте… вопросик?

— Говори.

— Со льду на небо не вскочишь и в землю не закопаешься… Интересуемся, кем возложена такая смертоубойная задача?

— Ах вон оно что… Командованием, партийным съездом, — ответил Иванов.

— Значит, коммунистами? — допытывался настырный мужичонка.

— Да, коммунистами.

— А в крепости до власти дорвались беспартейные — наш брат. Мы тоже беспартейные, беспартейные и беспортошные, — смакуя слова, не унимался мужичонка. — Не пойдем мы сражаться против своих брательников, попутали кровушки, будя. — Оратор оглянулся на красноармейцев, ожидая поддержки.

— Не пойдем, не желаем идти против своей беспартийной власти, — зажужжали десятки голосов.

— Во главе мятежников стоит генерал Козловский, крепость кишит офицерьем, монархистами, эсерами, меньшевиками. Стоит ли родниться с Козловским? — насмешливо спросил Иванов. Его слова и язвительный тон произвели впечатление, толпа опять притихла.

На стол вспрыгнул низкорослый бородач. Задыхаясь от волнения, испятнавшего его впалые щеки, крикнул:

— Как же так наступать — матросы вокруг острова Котлин лед взорвали, кругом вода, а я, к примеру, плаваю как топор! Што ж мне, за здорово живешь идти на дно раков харчить?

— Я тоже не Сус Христос, прохаживаться по воде необученный! Потопну, никто и не увидит, как душа выйдет.

— Одним словом, на каменные стены не полезем, и точка, — решительно донеслось из гнетущего полумрака казармы.

— Точка, запятая, восклицательный знак! Бей его, ребята, я его знаю, — зашумел краснорожий детина и поднял над обнаженной бритой головой механика чугунно-грязный кулак.

Механик со злостью, всегда удваивавшей его силы, схватил детину за широкую кисть руки и, выворачивая ее, с силой рванул книзу. В наступившей тишине все услышали сухой треск кости. Детина по-бугаиному замычал и, медленно приседая, опустился на замусоренный пол.

— Я у Колчака служил, так и там никогда не били, а тут комиссар руки ломает, — со стоном бормотал детина.

— Не били потому, что ты сам, наверное, других порол! — крикнул один из делегатов, прибывший с Ивановым.

Неожиданно толпа расступилась, и сквозь образовавшийся живой коридор, тенькая шпорами, прошел вперед молодой человек в кожаной тужурке, красном галифе, подшитом потертыми леями из желтой кожи, и хромовых сапогах на высоких подборах.

— Что за шум, а драки нет? Ты откуда взялся и кто такой будешь? — обратился молодой человек к Иванову.

— Я командир полка, — вызывающе ответил механик.

— Командир полка здесь я, меня назначил предреввоенсовета Троцкий. — На выбритой левой щеке молодого человека темнел, наливаясь кровью, схожий на тавро, круглый осколочный шрам.

— Вот вы-то мне и нужны. Утихомирим вашу ватагу и пойдем, сдадите мне полк. Вас назначил Троцкий, а меня Ворошилов.

— Арестовать, вывести к забору и расстрелять к чертовой матери, как контру, — приказал молодой человек.

С полдюжины цепких рук потянулись к механику.

— Ну вы, полегче, — в сердцах пробормотал Лукашка, снимая с ручного пулемета предохранитель.

— Полк, стройся!.. Пойдем в крепость сдаваться. Вопрос решен окончательно и бесповоротно! — звонким офицерским голосом, привыкшим повелевать, закричал молодой человек.

Люди, набившиеся в казарму, все до одного переступили с ноги на ногу, не решаясь сделать первый шаг.

— Коммунисты, ко мне, — скомандовал Иванов, становясь спиной к стене и быстрым взглядом окидывая возбужденную толпу, выискивая в ней единомышленников. — Вы слышали, что приказал вам предатель? Он велел вам построиться и идти сдаваться на милость генерала Козловского. Но этому никогда не бывать, если есть в полку хоть один коммунист. Собаке собачья смерть. — В руке Иванова мелькнул новенький синий наган, сухо щелкнул курок — осечка; еще щелчок — опять осечка. Иванов выругался.

— Что ты делаешь? — пытаясь раскрыть коробку маузера, успел крикнуть молодой человек, но здесь пуля из нагана свалила его под ноги расступившейся толпы. Кровь струей ударила из затянутой черной кожей груди предателя.

— На тот свет отовсюду одна дорога, — примиряюще сказали из толпы.

— Теперь за него на том свете провиант получать будут.

— Коммунисты, ко мне! — тихо повторил Иванов, и тотчас вокруг него собралось человек сорок настороженных, готовых на все людей. — Смутьянов арестовать и препроводить в трибунал, да не забудьте вон того кривоногого бородача, — механик кивнул на угрюмого красноармейца, пустившего слушок о том, что вокруг крепости взломан лед; словно оцепенев, красноармеец не спускал испуганных глаз с холодеющего лица своего поверженного вожака.

— Надо сказать красноармейцам, что лед крепкий. Многие боятся воды, — напомнил отцу Лукашка. — Под вечер самолеты белых сбросили листовки, там написано — идти придется по пояс в воде.

— Товарищи, не верьте шептунам, — механик поднял руку. Все до одного повернулись к нему. — От верных людей из Кронштадта Ворошилов получил записку — лед цел. Ночью по льду мы дойдем до крепости и на рассвете ворвемся в город. А пока пусть каждый займется своим делом, чистит оружие, подгоняет снаряжение.