Тишина угнетала.

Наконец впереди простучала первая нервная пулеметная очередь и даже обрадовала, взорвалось несколько гранат, — видимо, мятежники обнаружили штурмовую группу.

Из крепости вырвался синий прожекторный луч, подпрыгивая, побежал вперед, разматывая за собой голубую дорожку и кидая ее под ноги смешавшимся красноармейцам. Иванов громко скомандовал:

— Ложись!

Показывая пример, он с размаху лег в ледяную воду, ожегшую тело, как кипяток.

Вода была пресная, и он напился.

Красноармейцы, не сомневаясь, что за лучом полетят снаряды, падали в воду. Слышалась брань. Каждый знал, что тому, кто будет ранен, спасения не ждать! Захлебнется в воде.

Луч прожектора пронесся над лежащими красноармейцами, словно взмах гигантской косы, и, пролетев до Ораниенбаума, вернулся и задержался на второй цепи, которая или не догадалась, или не захотела лечь в воду.

Иванов оглянулся. Маленькие человеческие фигурки метались на дымящемся ноздреватом льду. Он просигналил им карманным фонариком с цветными стеклами: ложись! Красный свет фонарика, ласковый, как церковное вино, стекал с его пальцев.

Но было поздно. Уже не один, а несколько прожекторных лучей развернули в небе свои мерцающие ленты северного сияния, в свете которых сразу поблекла, потускнела луна. Темнота рассеялась. Иванов увидел у себя под ногами оторвавшуюся от ворота медную пуговицу.

Одновременно все южные форты изрыгнули желтое пламя. Метров за пятьдесят впереди командира полка плюхнулся двенадцатидюймовый снаряд. Иванов услышал оглушительный взрыв и сухой треск льда; и будто вонзили нож в переспелый арбуз — глубокая трещина побежала к берегу. На месте разрыва образовалась широкая полынья, из нее вырвался черный фонтан воды, она доплеснула до лежавших красноармейцев.

Стреляли «чемоданами». Снаряды раскалывали лед. С клекотом пролетая над головами, они разрывались далеко позади, отрезая наступающих от берега.

И снова, в который уже раз, вспомнился Иванову Турецкий вал. Там каждая снарядная воронка была надежным укрытием, здесь же становилась непреодолимым препятствием. Несколько человек попали в воду; один, видимо раненный, тонул без крика; его голова то показывалась над черной водой, то погружалась в нее.

Прожекторы освещали мертвое море, скованное льдом. Иванов видел ровное белое поле, лишенное укрытий; куда ни достигал глаз — ни бугорка, ни кочки, ни рытвины, ни канавы, ни одного предмета, способного прикрыть человеческое тело. Но были на льду и свои преимущества: легче наступать, чем по осенней грязи. Приходилось соображать и приспосабливаться к необычным условиям, и красноармейцы приспособились. Нигде человек так быстро не усваивает урока, как в бою.

«Чем скорее ворвемся в крепость, тем меньше потерь», — билась в голове Иванова неотвязчивая мысль. Лежать на льду на виду противника — преступление. Он вскочил на ноги, закричал, размахивая винтовкой.

— Подымайся! За мной! — и сделал несколько решительных шагов. Полк продолжал лежать. — Коммунисты, вперед! — надрывая легкие, закричал Иванов.

Поднялось человек сорок. Спустя минуту за коммунистами встала первая цепь, за ней поднялись вторая и третья. Остались на льду только неподвижные фигурки убитых.

Командир полка тревожился: что делать, если у самой крепости взорван лед?

— Сигналят! — сказал шагавший рядом курсант с грубо вырезанной из волос прядью на лбу: видно, отослал матери в письме, на память.

— Где?

— Смотрите влево. — Курсант вытянул руку, с рукавицы капала вода.

Александр Иванович увидел чередующиеся огоньки: красный, зеленый, белый, красный, зеленый, белый — условленный сигнал о том, что лед у крепости цел. На душе у Иванова стало легче.

Сигналил, вероятно, Лукашка, ушедший со штурмовой группой. Но не прошло и пяти минут, как сбоку налетел человек на лыжах. Крикнул:

— Ребята, где командир полка?

Иванов узнал сына, откликнулся:

— Здесь, мой мальчик!

Лукашка подбежал к отцу, зашептал ему на ухо:

— Беда. Прямо по курсу вашего движения под лед заложены фугасы. Мы напоролись на них. Едва не подорвались. Надо идти стороной.

Иванов подозвал связных из батальонов, велел немедленно передать комбатам приказ — двигаться левее. Говоря это, он и не подумал, не вспомнил, что люди всегда инстинктивно отклоняются влево, разыскивая дорогу в темноте. Это случалось и с ним: однажды верхом на коне он заблудился в метели, а утром выяснилось, что всю ночь ездил по замкнутому кругу, незаметно для себя натягивая повод влево.

По наступающим открыли огонь корабли. Оставшиеся верными революции форты Красная Горка и Краснофлотский начали обстрел мятежных линкоров.

Справа на тонких стеблях закачались зеленые ракеты. Красноармейцы знали — это бригада Федько просила батареи Красной Горки, отстоявшие отсюда за восемнадцать верст, поддержать ее огнем.

Лед шипел от падающих на него горячих осколков.

Цепи левого соседа не выдержали огня с кораблей, повернули, побежали назад, угрожая опрокинуть и смять полк Иванова.