Ты понимаешь, я впервые не почувствовала злобы или ненависти, только горечь и осознание: то, что мой малыш никогда не сможет сделать также — это только моя вина! Только мое решение и только мое преступление! Мне не за что винить ни эту женщину, ни тем более дитя, которое она должна родить.

И я вдруг успокоилась и почувствовала какое-то незнакомое мне ранее, и непривычное умиротворение... Я еще раз посмотрела на тот невзрачный листок, на котором отпечаталась чья-то маленькая жизнь и неожиданно для себя самой, вдруг пожелала счастья этому малышу и его счастливой мамочке. Пожелала этой женщине никогда не узнать, какую боль может нанести предательство близкого человека, не пережить то, что пережила я сама...

Ее муж? В конце концов, ни на аборт, ни на тот клятый балкон, меня он за руку не тянул, а то, что говорил или делал — это на его совести и отвечать ему именно за это, но опять же — не передо мной. «Бог ему судья!» — вдруг сказала я в слух и это было именно то, что я совершенно искренне чувствовала в ту минуту.

И представляешь?! Буквально в то же мгновение, будто оковы свалились с моих ног и я почувствовала, что меня тянет куда-то вверх, и пришло знание, что искупление свершилось! Я попросила задержаться и мне позволили, но я еле-еле тебя дождалась, так мне хотелось покинуть это опостылевшее место. Но ты оказался единственным, кто был добр ко мне в этот жуткий период и я не хотела остаться неблагодарной... Помни, Юрий: все внутри нас...

Едва Сара произнесла эти слова, как вся ее фигура засветилась яркими солнечными искрами, будто зажженная на праздничном столе толстая бенгальская свеча и, начиная с ног, за несколько секунд истаяла прямо у меня на глазах, заставив люто завидовать выражению абсолютного счастья на своем лице...

И только когда она полностью исчезла, я позволил себе рухнуть на колени и отчаянно взвыть, подняв лицо к небесам:

— О, Боже! Только я уверился, что ничего худшего в моем положении уже быть не может, как ты отнимаешь последнюю радость у несчастного духа! Спасибо, что хоть дал мне силы не выказать свои истинные чувства наивной девушке, ведь она была совершенно уверена как в моем благородстве, так и в чистоте помыслов на ее счет!

До чего же все-таки люди эгоистичные сволочи! Мне было стыдно за свои чувства, но я далеко не сразу смог побороть в себе зависть, обиду и злость, на в общем-то совершенно ни в чем не виноватую Сару! Как она сказала? «Все внутри нас»? Понять бы теперь еще, что с этим знанием делать и как бороться с той мерзостью, что периодически обнаруживаешь в себе!?

Вот у Сары хватило величия духа, чтобы пожелать добра сопернице и ее ребенку, хватило сил, чтобы пересмотреть свою вину и не валить все на кого-то другого, а вот мне... Мне даже порадоваться за нее не хватило сил! Как же тяжело осознавать свое ничтожество, особенно когда рядом такой пример...

Не знаю, как бы долго я еще предавался горечи и самоуничижению, но мир вокруг вдруг стал стремительно таять, я испуганно дернулся и понесся куда-то в непроглядную темноту...

К довольно обшарпанным дверям дома, находящегося по указанному в газете адресу, Марио подходил не без некоторой робости и, если уж говорить совсем честно — с изрядной дрожью в коленях: ведь здесь и сейчас должна была решиться его судьба! Все события, которые в последнее время то ли происходили с ним наяву, то ли привиделись в каком-то диковинном сновидении, были настолько из области малонаучной фантастики, в просторечии именуемой сказками, что все его чувства находились просто в жутком раздрае, а мысли колебались от одной крайности к другой. Верить? Страшно до жути! Не верить? Запросто можно лишить себя единственного шанса!

Впрочем, где-то далеко внутри, он уже согласился испытать этот единственный и последний шанс на новую жизнь. Ведь тот эпизод в его приключении/видении, в котором Карлос сжигает его контракт — это намек не просто на жизнь, здоровье, возможность петь, все то, что до сего времени Марио ценил там мало, но и на финансовое благополучие, о котором он мечтал в своем нищем и полуголодном детстве.

А все благодаря той молчаливой леди, без которой он так и продолжил бы спиваться, даже не подозревая, что все в его жизни не так уж и плохо, а свалившиеся на него беды — совсем не катастрофичны и вполне себе обратимы...

На этой мысли Марио перекрестился и от души чмокнул маленький серебряный крест, подарок покойной матери, который он сберег даже в пьяном угаре и решительно толкнул невзрачную дверь. Вопреки ожиданиям, там оказалась не прихожая или приемная перед кабинетом, а всего лишь длинный коридор с несколькими дверями.

Впрочем, Марио не разочаровался, он как никто другой понимал, что в рабочих кварталах больших денег не заработаешь, а значит и снимать помещение с отдельным входом, опальному доктору Пикфорду, явно не по карману. Ну, да и наплевать! По элитным клиникам он уже побегал, теперь настал черед настоящего специалиста, а не лощенных коновалов, не задумываясь подписавших ему смертный приговор.

Еще тридцать секунд ходьбы по коридору и вот она, вожделенная дверь со скромной табличкой из желтого дерева с черной лаконичной надписью: «др. Пикфорд. Часы приема с 9.00 до 16.00. Выходной понедельник.» Марио коротко выдохнул и деликатно постучался костяшкой согнутого указательного пальца:

— Можно..?

Повторный визит состоялся спустя три дня...

— Та-ак, — раздумчиво протянул молодой человек в подчеркнуто аккуратном белоснежном халате и такой же шапочке, под которую были тщательно заправлены его довольно длинные волосы.