Дай! Дай! Дай!

На груди его монетка. Что это значит? Ай, потом…

— Я твоего брата ждал, собирался просить твоей руки. Готовился получать по морде, а ты вот как, значит, да?

— Ну выскажи же уже мне, — вся вибрирую я, как струна, пока он снимает с себя джинсы.

— Я люблю тебя, маленькая моя.

И я задыхаюсь от восторга. А еще от почти болезненной вспышки воспоминаний, что промелькнула в моем сознании. Но я гоню все прочь. Все потом, сейчас я делаю глупости, мне в высшей степени некогда.

Я смотрю на него. На его член, стоящий колом. На его пальцы, что ухватились за тесемки моих трусиков. Они тянут их вниз, пока тонкое кружево окончательно не слетает с меня.

А дальше случается армагеддон. Потому что Рома весь перекрытый, я чувствую это. А мои мозги вдруг начинают просыпаться от спячки.

Что я делаю, безумная?

Вот только Рома не дает мне шанса окончательно прийти в себя. Я вся заласкана его руками, языком и даже членом, который он потирает между моими мокрыми складочками. Меня всю выкручивает, соски ноют, грудь налилась. Я вся бесстыдно открыта перед ним.

Вот только ему нужно больше.

— Скажи мне «да».

— Да, — почти в полубреду выдаю я, потому что понимаю.

Он. Мне. Нужен.

И Рома врывается в меня. Резко. Сразу на всю длину.

Вспышка! Где-то это уже было…

Оба стонем. Кайф нереальный. За гранью. Такое сложно вынести. Почти невозможно переварить. Только вариться во всем этом и надеяться, что тебя не разорвет на куски от наслаждения.

Толчок.

Еще одна вспышка. Ярче!

И с каждым его движением меня ломает под гнетом слишком реалистичных картинок. Там я. Там парень с зелеными глазами. Его тоже зовут Рома.

Вот мы целуемся первый раз в клубе. А вот катаемся на кораблике. А вот купаемся в лазуревых водах затерянного карьера.

Остро. Горячо. Сладко до безобразия. Это меня берут на какой-то квартире.

Больно. Одиноко. Постыло. Это меня кидают после первого же раза.

Качели. Крылатые. Изо дня в день. И везде его глаза зеленые.

Я их узнала.

— Рома, — выдыхаю сдавленно.

— Маленькая моя, — шепчет, целуя в висок и вдалбливаясь в меня все сильнее.

А я отворачиваюсь, пытаясь не заорать в голос, с ужасом понимая, что с ресницы срывается слеза.

Красавин? Косяков?

Сука, юморист!

Я все вспомнила, сволочь…

Открываю глаза и долго не могу понять, где я. Плотные шторы задернуты, от подушки пахнет цветами, теплотой и пряностями. И почему-то за ребрами привычно не ноет и не свербит.

Я че сдох все-таки и попал в рай? Бля…

А через секунду меня размазывает воспоминаниями. Такими сладкими и такими запредельными, что я боюсь поверить в их реальность.

Соня и я. Снова вместе.

А я, дебил махровый, отрубился от счастья. П-ф-ф, позорище!

Осторожно поворачиваюсь на кровати и провожу рукой по прохладным простыням. Хмурюсь. Приподнимаюсь на локте и недоуменно смотрю на пустую подушку.

Никого.

Кручу головой. Прислушиваюсь, но в душе не шумит вода.

А затем перевожу взгляд на электронный будильник на прикроватной тумбочке. Семь двадцать. Не понял! Так, Соня ко мне во флигель ровно в восемь вечера пришла. А это значит…было вчера?

— Блядь!

Уснул, придурок! Почти двенадцать часов проспал. Не мудрено, конечно, ведь в последнее время я вообще спал в сутки от силы часов пять, если не меньше. Все переживал за нас, что Соня не вспомнит меня, не полюбит, отвергнет и пошлет в дальнее эротическое. Мне это, естественно не оправдание, но…да, я опять конкретно запорол дело.

Резко подрываюсь на кровати и несусь в ванную, затем в гардеробную, проверяю, но везде пусто. Кидаюсь обратно в комнату и наспех пытаюсь напялить на себя трусы, носки и джинсы. С футболкой приходится воевать, уже спускаясь по лестнице.

Но на последней ступеньке я замираю, так как вижу, что на меня заинтересованно смотрит бабушка моей зазнобы.

— Соню потерял, — хрипло выдаю я.

— И тебе доброе утро, Рома, — улыбнулась и пошла обратно в кухню, махнув мне деревянной лопаткой.