Я сбежала вниз по ступенькам и оглянулась в последний раз на комнату Мэволь. Уже почти стемнело, нельзя было терять ни минуты.

Черные каменные хижины тонули в красновато-оранжевом тумане, лучи закатного солнца окрашивали небо в тот же оттенок. Грязь хлюпала под копытами пони, пока я не спеша добиралась до дерева, у которого мы с Мэволь в прошлый раз подглядывали за домом Пэка. Я привязала пони к ветке и пересчитала бревна в воротах чоннана. Два бревна. Ссыльный Пэк ушел и вернется не скоро. Но с улицы было видно, что в одном из окон горит свет.

Скрипнула дверь, и в проеме появилась Кахи с бельевой корзиной на голове. Одной рукой она придерживала корзину, в другой несла лопатку, которой отбивают мокрую одежду.

Мой взгляд скользнул по изуродованному шрамами лицу Кахи. Раньше кроме шрамов я ничего и не видела, но в этот вечер, возможно, заходящее солнце светило как-то по-особенному, и я заметила, как гармоничны и изящны черты ее лица. Какой красивой, должно быть, она была когда-то.

«Насколько большой должна быть взятка, чтобы красавицу не тронули?»

– Вот еще одна красавица, – прошептала я, и тут меня осенило, будто яркая вспышка молнии осветила четкую картинку. Семь лет назад похитили Сохен-Ынсук, дочь шаманки, и в то же время Ссыльный Пэк решает исполосовать ножом лицо дочери. Кахи не вырастет красавицей, и эмиссар не увезет ее с собой. Семь лет назад Кахи было двенадцать. Большинству девушек, которых увезли в империю Мин, было от одиннадцати до восемнадцати лет.

Догадка будто подтолкнула меня вперед. Я откинула чангот, сжала покрепче меч-трость и пошла прямо ей навстречу. Кахи неприветливо покосилась на меня.

– Чего тебе?

Она не сильно мне обрадовалась.

– Стираешь белье в темноте? – спросила я.

Она помолчала, но выражение ее лица немного смягчилось.

– Вечером к ручью никто не ходит, никто не прогонит меня.

Я не сразу поняла, что она имеет в виду. Днем крестьянки стирали белье в ручье, и они бы не очень обрадовались, если бы дочь Ссыльного Пэка стирала вместе с ними.

– Если ты пришла поговорить с отцом, – сказала Кахи, – тебе это не удастся, он ушел. Я не знаю куда, но пока он не вернется, мне запрещено беседовать с кем бы то ни было, особенно с тобой.

Некоторое время я молча шла рядом с ней. У ручья Кахи поставила корзину на землю и начала полоскать одежду в бурлящей прохладной воде.

– Твой отец искал Поксун. – Я сняла чангот и перекинула его через руку, меч-трость я по-прежнему держала наготове. – Я нашла ее. Она рассказала нам, что и ее похищали, просто ей удалось сбежать. Снова мужчина в белой маске.

Кахи схватила лопатку и, бросив одежду на гладкий камень, начала по ней колотить.

– Не хочу ничего знать.

– А еще в Новоне теперь новый судья. Он будет председательствовать на повторном рассмотрении дела. – На самом деле он был тайным королевским инспектором, но мне не хотелось вдаваться в пространные объяснения. – Я со многими в деревне разговаривала, все подозревают Ссыльного Пэка. Судья, конечно, тоже обратит на него внимание, особенно теперь, когда… – Легкий холодок пробежал у меня по спине. Я откашлялась. – Особенно теперь, когда нашли труп моего отца.

Лопатка замерла в воздухе. Кахи уставилась на меня, и какое-то странное чувство отразилось в ее темных глазах. Страх? Раскаяние?

– Твоего отца нашли?

– Его отравили, – прошептала я. – А потом закололи.

Кахи все глядела на меня, будто не могла понять, о чем это я говорю. Потом моргнула и отвела взгляд.

– Твой отец был добрым человеком, – тихо сказала она. – Он знал, чья я дочь, и все равно… Я почти не встречала добрых людей. Твой отец был одним из них.

– Ты разговаривала с ним?

– Да, я сказала ему… рассказала…

Кахи покачала головой и вернулась к работе.

Доброта. Вот как он заставил Кахи заговорить. Не пугал, не угрожал ей. Отец понимал, что добротой он добьется большего. У него было два подхода. Он бывал осторожным и ласковым, вел себя с подозреваемым, как с несчастной птичкой, у которой сломано крыло. А мог проявить жесткость, стать несгибаемым, как наточенный топор, и добиваться поставленной цели.

– Что ты рассказала моему отцу? – спросила я. – Он мертв и не может мне ответить, а мне важно понять, что он узнал перед смертью.

Кахи сильно скрутила одежду, выжала из нее воду.

– Говоришь, в Новоне теперь новый судья?

– Да. – Наверняка скоро так и будет. – И чувствую, скоро мы доберемся до истины. Отец часто говорил, что какой бы убедительной ни казалась ложь, правда всегда выплывает наружу. Потому что ее не остановить, она будет стремиться к свету год за годом.

Кахи молчала, безучастно таращась в бурлящий ручей. Ее пальцы покраснели от ледяной воды.

– Я выросла с мыслью, что никому не остановить моего отца, – сказала она в конце концов. – Никто не помешал ему замучить мою мать до смерти, разбить ей сердце. Никто не помешал ему… порезать мне лицо. – Она прижала к себе мокрую одежду, явно пытаясь заглушить воспоминания. Потом она аккуратно расстелила белье на траве, чтобы высушить. – Он схватил меня за горло средь бела дня. Я кричала, звала на помощь. Люди останавливались у ворот… они просто смотрели, как отец исполосовал мне лицо, приговаривая, что я не должна выделяться, иначе меня увезут отсюда навсегда, как дань императору.