Сегодня состоялась «Книжная ярмарка» в спортзале.

Скучное название скучному мероприятию.

Я не был противником литературы, да и особым любовником её не являлся. Трепетной нежностью к книгам проникся Виктор. Он мог часами застревать в книжных магазинах и внимать лишь аромат печати, а когда дело доходило до её изучения, Полански можно было в принципе оставить в покое.

По началу зрелище было романтичным, но потом дико надоедало.

Но даже Виктор, явный романофил и книгоман, считал школьную ярмарку поистине скучной. В российских школах такого нет, и все надежды Виктора, строящиеся планы и мечты были разрушены в миг на первом же мероприятии.

Ассортимент от магазинного не имел отличий, цены – завышены до крайностей, да и обещанные «различные сети книжных» приезжают с одинаковым товаром. Единственное, за что мой глаз зацепился в прошлый раз – небольшой столик со стопками комиксов, напечатанных на домашнем принтере, и их художник, сидящий за ними седовласый мужчина в рубашке в клетку.

Оказалось, что он живёт в соседнем городе и учился в нашей школе.

Его комикс я так не купил, а имени узнать не успел.

«Книжную ярмарку» спонсировал родительский комитет, любящий, видимо, бесполезно тратить свои деньги и время своих детей. Наверное, проблема была даже не в родителях, а в отсутствии полноценных возможностей – мы, вообще-то, не в Лос-Анджелесе живём.

Хотя до него около десяти миль езды.

Самая страшная часть в «Ярмарке» – обязательная.

Каждый ученик старшей школы города Прэтти-Вейст должен посетить данное мероприятие хотя бы на два часа. Обычно «Ярмарку» устраивали вместо последних двух уроков, поэтому – либо читай книги, либо помирай со скуки.

Совсем умирающих отпускали и через час.

Возможно, вся суть «Ярмарки» проходила мимо моих глаз благодаря интроверсии и необщительности. Возможно, нужно было смотреть не на книги, а на их продавцов. Возможно, такие мероприятия просто не в моём вкусе.

Возможно, «Ярмарка» действительно была скучной.

Свои последние часы учёбы я проводил в классе искусств – смывал красное масло с рук и вычислял, какие уроки из жизни я выпускаю.

Последние занятия в среду я либо прогуливал, либо посещал через силу.

Физкультура и информатика.

– Кошмар, – с ужасом тяну я. – Я же пропущу физкультуру.

Физкультуру я не посещаю, кстати, уже второй месяц.

Виктор начинает дико хохотать.

Девчонка, стоявшая рядом с нами, громко хмыкнула и попросила освободить место у раковины – у неё была гора кистей. Мы садимся с Виктором на подоконник. У меня всё ещё красное масло на руках, у Полански – зелёная полоска акрила на носу.

Мимо нас проходит мистер Лоудер, учитель искусства, и усмехается.

– Попробуй оливковым маслом дома смыть, – Лоудер осматривает мои руки, а затем поднимает взгляд на Виктора. – А ты – спиртом.

Мы киваем и загадочно хихикаем, наблюдая за уходящим Лоудером.

– Спи-иртом? – хитро тянет Виктор и оборачивается ко мне. – Не хочешь мне помочь?

Я ухмыляюсь:

– О-очень хочу.

Художественный класс значительно отличался ото всех остальных кабинетов в нашей школе – в нём было что-то своё, душевное и спокойное. Наверное, из-за большого количества предметов из тёмного дерева и развешанных по всему кабинету картин здесь было так уютно и так по-домашнему.

Художественный класс – курс обязательный для аттестации, только время его прохождения старшеклассники выбирают сами. Я решил пройти его в одиннадцатом, пожертвовав уроками истории у госпожи Стингл. Виктор посещает её лекции до сих пор и через раз передаёт мне пламенный «привет» от неё.

Мировую историю я променял на историю культуры и видел разницу лишь в учителях. Вдвоём они преподносили один и тот же материал, но Стингл всегда ставила выше влияние каких-либо событий на человечество, а Лоудер – влияние человечества на культуру. Учителю истории был важен человек, а учителю искусства – то, что этот человек создал.

По сути, я сменил лишь фокус наблюдения, а не дисциплину.

К слову, важность культуры и творчества каждого человека Лоудер подчёркивал в своём пристрастии к работам ученикам. Почти весь кабинет был увешан картинами его последователей – точнее, всех, кто прошёл или ещё проходил аттестацию в его классе. Тут были и академические рисунки, и постмодерн, и всевозможные виды искусства со своим началом и своим названием, о которых я не имел понятия. Я часто любовался живописью, почтительно представлявших одну большую преподавательскую работу Лоудера.

Среди различных картин я замечаю чей-то знакомый силуэт с короткой стрижкой и яркой красной надписью над головой – «они думали, что я умнее».

Продолжение реплики расположили ниже, мелким шрифтом.

«Но у меня недостаточно мозгов, чтобы любить себя».

Мне даже не нужно разглядывать подпись автора – очевидно, чьё это творение.

– Тебе тоже кажется интересным этот портрет? – слышу я голос Лоудера рядом. – Достаточно экспрессивно.