Возвращаясь с очередной прогулки, Ахти заметил на дороге, ведущей к трактиру, свежие отпечатки подков. Судя по ним, конь всадника был просто великанским. Следы копыт второго коня, следовавшего рядом, казались детскими, хотя имели самый обычный размер.

Парень ударил Фиксу пятками, объехал сосновый островок и въехал во двор.

С первого взгляда Ахти определил, что пропустил что-то интересное.

У входа в «Мамочкин приют» к перилам были привязаны два жеребца. Первый, гигант, поразил мальчика не столько своим ростом, сколько длиной тела и окрасом. Оливковая шерсть местами отливала бронзой, а местами – зеленью. На спину коня была накинута шерстяная попона, хотя день был тёплым.

Второй жеребец по сравнению с гигантом выглядел маленьким. Но был более пропорциональным и изящным, поэтому также не оставил мальчика равнодушным – сизогорский рысак, каких он видел только на картинках.

Тойво беседовал на крыльце с гостем в дорожном плаще и капюшоне. Ахти и одного взгляда хватило, чтобы заметить выпирающие ножны, а среди снятых с коня сумок – притороченный короткий лук.

– …отвечаешь за них головой, хозяин… – расслышал Ахти строгий голос незнакомца.

– Обижаешь, Цубаса. У меня лучшее заведение в Глухолесье.

– Ага, лучшее. Потому что единственное в округе, – ответил путешественник.

Трактирщик фыркнул, почесал дряблую шею:

– Насчёт животных не сомневайся! У меня теперь такой конюший, что вельможи из столицы довольны его работой! В конях он смыслит и своё дело знает.

Ахти спрыгнул на землю, взял Фиксу за узду.

– А, это ты? – нахмурился Тойво. – Где тебя носит?

– Я, вообще-то, куроптицу подстрелил, – пробурчал мальчик, привязывая кобылу в стороне от жеребцов, и открепил от седла пернатую тушку.

– Бросай всё и позаботься о конях. У нас важные гости.

– Видно гости и правда важные, если ты так лебезишь перед ними.

Мальчик продолжил возиться с узлом, но краем глаза заметил, что глаза у трактирщика округлились, а из ушей вот-вот повалит пар.

– И это твой конюший? – усмехнулся Цубаса и обернулся.

Ахти раскрыл рот: кожа на лбу и щеках у гостя пестрела от звездчатых чернильных узоров, искусно нанесённых рукой мастера. Раскосые глаза с насмешкой глядели на парня.

– От рождения двенадцать зим, а грызёт хуже слепня, – пожаловался Тойво и добавил чуть теплее: – Найдёныш он. Жизнь его потрепала.

– Найдёныш, – повторил Цубаса, и в голосе его послышалось любопытство. – Откуда ты пришёл, парень?

– Так я вам и сказал, – ответил Ахти, с усилием отводя взгляд от татуировок незнакомца. – Нынче столько проходимцев шастает вокруг, что лучше помалкивать.

– Это правильно, – хохотнул Цубаса, снимая капюшон и обнажая коротко выбритую голову. – Только ведь проходимцы – ваш хлеб, и нужно с ними повежливее. Верно я говорю?

Он приобнял Тойво, и по смягчившемуся лицу трактирщика Ахти понял, что они знают друг друга уже давно.

– Верно-то оно верно, – кивнул мальчик, подходя к рысаку гостя и гладя рукой горячую влажную шею прекрасного создания. – Можно и повежливее. Но не с такими, как вы, живодёрами…

– Ахти! – нахмурился Тойво. – Что с тобой? Об сук башкой стукнулся?

Мальчик обернулся, окинул недобрым взглядом путешественника:

– Не люблю я, когда с конями так… Особенно с такими хорошими.

Он указал на бок рысака, где на коже проступил лиловый кровоподтёк, провёл по шкуре ладонью и показал пальцы, вымазанные пеной.

Трактирщик остался стоять на крыльце, а гость спустился по ступеням и погладил рысака по носу.

– Нам несладко пришлось в последние дни. Уходили от погони. Только на этих резвых братьев и была вся надежда.

Ахти промолчал. Непослушными пальцами расстегнул ремни на подпруге. Цубаса помог снять седло.

– Накорми их хорошенько, парень, и помой. А если умеешь врачевать, то подлечи.

– Как же я их за день подлечу? – спросил мальчик. – Кони вымотаны, им нужен отдых.

– Отдохнуть они успеют, – ответил Цубаса и оглянулся на трактирщика. – Даже, пожалуй, устанут от отдыха.

Он поманил Тойво рукой, и хозяин неохотно подошёл ближе.

– Дальше пешком, – негромко, почти шёпотом произнёс Цубаса, – там, где мы скоро окажемся, кони не нужны.

Он оглянулся через плечо и посмотрел в сторону большого тракта.

Тойво раздосадованно сплюнул, его тон сразу стал таким же небрежным, как обычно: