— Мам… я же могу называть тебя так?

Она замирает.

— Конечно, Аврора. Что за вопрос!

— Я не знаю, как мне быть с моими детьми, — я развожу руками. — Да, я знаю, что если не знаю я, не знает никто, но мне очень нужен твой совет. Я не представляю, как вырулить из этой ситуации. Я совсем запуталась и, кажется, с каждым днем запутываюсь все больше и больше.

Мама внезапно улыбается снова.

— Вот уж не думала, что мы когда-нибудь будем говорить об этом с тобой.

— Не думала? Почему?

— Потому что лучшей матери, чем ты, мне и представить сложно.

С губ срывается смешок. Да, если бы благодаря черному пламени в крови я не чувствовала окружающих, решила бы, что это насмешка.

— Как я могу быть лучшей матерью, если даже не помню их?

— А разве обязательно помнить? — мама качает головой.

— Конечно! На уровне чувств — обязательно. На уровне…

— Какие чувства, Аврора, если ты их сама себе не позволяешь?

Ну вот, и она туда же.

— Что, если их у меня просто нет?

— Такого не может быть.

— Но я так чувствую!

Мама смеется и подается ко мне:

— Чувствуешь, что чувств нет? Это как?

На этом вопросе я теряюсь, а она осторожно, будто боится, что отниму, берет мои руки в свои.

— Послушай, дочка, в моей жизни было много всего. В частности, периоды, когда я в пьяном угаре не помнила даже себя. Но я никогда не забывала, что у меня есть дочь. Ненавидела себя, ненавидела за то, что вместо того чтобы дать тебе все, все самое лучшее, я снова пью. И снова пила. И снова думала о тебе. Это был такой замкнутый круг, по которому я летала, как заблудившийся дракон. Бесконечно. До тех пор, пока не приняла решение, что хочу быть с тобой. Хочу говорить с тобой, вот как сейчас. Хочу держать твои руки в своих. Хочу… — Она закусила губу. — Хочу познакомиться со своим внуком и, может быть, с ним провести гораздо больше времени. То время, которого я лишилась с тобой. Не проходит ни дня, чтобы я не думала, как сложилась бы моя жизнь, если бы во мне была хотя бы частица твоей силы. Сколько дней было бы у нас с тобой. Сколько минут… Ох, Аврора. Да каждая минута с ребенком бесценна. Они не просто быстро растут, они становятся взрослыми, даже будучи детьми. Особенно когда рядом нет того, кто о них позаботится. Ты должна была бегать на вечеринки, а не работать мне на лекарства, но я была слишком слаба. Слишком слаба, чтобы справиться со своей зависимостью и понять, как много я теряю, отдаляясь от самой любимой девочки. От своей дочери. От тебя. Да, я считала себя недостойной и загоняла себя в еще большие дебри. От безысходности, от страха… Поверь мне, какие бы страхи тебя не останавливали от того, чтобы снова сблизиться с твоими прекрасными малышами, они того не стоят. Ни единой потерянной секунды. Ни мгновения. Если ты пришла за советом…

Мама говорила все быстрее и быстрее, ее глаза заблестели от слез.

— Единственное, что я могу сказать — бросай все к наблам, все эти наши с тобой кофепития, и лети к ним. Лети к ним и скажи им, как ты их любишь. Даже несмотря на то, что с тобой случилось. Просто скажи это. — Она сдавила мои руки, но тут же их отпустила. — Потому что я с этим безнадежно опоздала, а вот ты… ты пока еще нет.

Чувства, которыми меня накрыло, были резкими и горькими. Как аромат дорогих сигарет или несбывшихся ожиданий с примесью отчаяния. Оглушенная ими, я на миг замерла, а потом притянула маму к себе. Она явно не ожидала, потому что затихла в моих объятиях, а я глубоко дышала, выравнивая свой эмоциональный фон — и ее. Забирая эту жуткую боль, отчаяние, смягчая их. Взамен наполняя надеждой и любовью, которой во мне в этот миг стало столько, что, казалось, ей можно было согреть весь мир.

— Ты не опоздала, — сказала я. — Это я слегка задержалась с ответом. Я очень рада, что мы нашли друг друга, пусть это и произошло не сразу. И я очень, очень рада, что ты у меня есть. Потому что я… Я все еще твоя дочь, мам.

В этот момент мама разрыдалась, а я прижимала ее к себе и гладила по голове. Каким-то загадочным образом зная, чувствуя, понимая, что должна сделать. Что нужно и можно сделать сейчас, и это понимание раскрывалось во мне по новому. Когда мама, всхлипывая, затихла, я еле слышно произнесла:

— Мне действительно нужно быть рядом с ними сейчас. Именно сейчас. Но я буду очень рада, если ты будешь приезжать к нам так часто, как сможешь. Хорошо?

Она судорожно вздохнула, положив руки мне на плечи:

— Да. Да, конечно. Я… я буду очень рада, Аврора.

Еще раз крепко обняв ее напоследок, я поднялась и поспешила к вальцгардам. Во флайс. Мимо продолжавших наседать журналистов, которые, впрочем, сейчас воспринимались как фон. Я сама не могла объяснить, что со мной произошло — ведь столько было уже слов и от Зои, и от Вайдхэна, да и моих собственных мыслей, но… Но. Мамины чувства будто раскрыли меня, или же меня раскрыло осознание того, что она мне говорила.

Какая разница!

Я едва дождалась посадки, а в комнату к детям влетела так, будто за мной гнались оголодавшие драконы.

— Что случилось, мам? — спросил Лар, который чесал растопырившей лапы Чешуйке пузо. Риа в этот момент завязывала ей на хвосте бантик, а Роа парковал игрушечные модели флайсов. — Ты так быстро встретилась с бабушкой?

— Нет. Да. — Я перевела дыхание, чтобы выровнять бушующие внутри чувства. — Я…

Три пары глаз выжидающе уставились на меня. Четвертая — укоризненно, потому что Лар перестал чесать виари животик.

— Я просто пришла сказать, что люблю вас безумно.

Роа уронил флайс. Риа открыла рот. Лар подскочил:

— Мама! Ты все вспомнила?

— Нет, — я приблизилась к ним. — Но это больше не имеет для меня никакого значения. Я просто хочу быть с вами. Быть для вас лучшей мамой. Если вы, конечно, позволите…

Я не успела договорить, потому что Риа отпустила огромный голубой бант, скуксилась и разревелась.

Чисто теоретически любой матери полагалось знать, что с этим делать, а вот на практике… я подбежала, опустилась рядом с ней на колени, коснулась ладонями щечек: