Приподнявшись, Колесников ухватил пельменину пальцами и вернул в тарелку.

— Поздравляю! — прогундел он. — Новость, прямо скажу… ошеломляющая.

— Не бойся. Я к нему перееду жить. Выписываться не стану, а так. Разонравится — вернусь, — прервала тетка. — У него квартирка очень даже. Не то что наша конюшня.

«Конюшня. Сама и сделала», — подумал Колесников, но промолчал, потрясенный новостью. Неужели и вправду ему замаячила другая жизнь? Он почувствовал, как набухли веки, и судорожно сжал скулы, чтобы унять неуместные слезы. Плакса, укорял он себя.

— Да ты чего, Женька, чего? Вот те на, — еще больше растравляла тетка. — Вот дурачок. Выложишь свои книги, никто тебя не попрекнет.

— Да ладно, — Колесников уже справился с собой. — Была у нас семья. Бабушка, твой отец. Моя мама, я… Жили не так уж чтобы хорошо, но как-то… А теперь я радуюсь, что остаюсь один…

— Сам виноват, — тихо и печально проговорила тетка. — Женился бы, привел жену. Жили бы сейчас одни… А то все я да я. Знаешь мой характер. Такая уж уродилась, сама другой раз жалею… Ладно, разъедемся и станем не-разлей-вода, посмотришь. Еще позовешь назад тетю Киру.

Колесников усмехнулся.

— Да! Забыла сказать, — вспомнила тетка. — Звонили с почты, спрашивали тебя. У них там завал с телеграммами. Кто-то заболел, разносить некому.

— Ну их! — отмахнулся Колесников. — Устал.

— А то пойди, выручи… Я пока на стол соберу. Михаил придет, сядем как люди, отметим.

Может, и впрямь сбегать, подумал Колесников, час-полтора похожу, платят, правда, не жирно, да главный доход от получателей — кто полтинником одаривал, а другой и рубль кинет… Колесников посмотрел на часы. Начало девятого, к десяти он обернется.

— Ладно, схожу, — решил он и поднялся. — Чай с вами попью. Если кто позвонит, не забудь, передай.

Воротился Колесников домой, как и рассчитывал, к десяти. То, что в квартире стоит дым коромыслом, он понял уже на площадке. Звуки, обычно повергающие его в уныние, на этот раз манили и возбуждали, еще бы — такая новость!

Михаил сидел босой, в брюках, в сетчатой майке, сквозь которую просвечивала сизая птица с письмом в клюве. Колесников не первый раз видел эту наколку и всегда удивлялся — на письме значился домашний адрес Михаила. «Это старый, — объяснял каждому Михаил. — Кольнул сдуру, на тот случай, если сам объяснить не смогу». Тем самым он не раз вводил в заблуждение молодцов из вытрезвителя, гоняя их по ложному следу.

— А… Родственничек явился, — обрадовался Михаил, оглядывая стол, на котором высилось несколько бутылок. — Садись, дорогой. Выпьем, закусим.

Тетка Кира, одетая в свое лучшее платье из желтого крепа, с кудрями цвета лимона и в туфлях на высоких каблуках, рядом с полураздетым Михаилом смотрелась как большая янтарная роза рядом с еловой шишкой.

— Садись, Женька, распускай пояс, ешь-пей, — приладилась тетка. — Самообслуживайся.

Колесников с охотой присел на придвинутый табурет, между теткой и Михаилом. Это кажется, что разносить телеграммы дело простое, тяжесть от ног подбиралась к пояснице, особенно ныло в икрах.

— Вот, брат, — красное, распаренное лицо Михаила улыбалось наподобие гуттаперчевой маски. — Прозвенел я пятнадцать суток и решил — все, надо завязывать, — он щедро лил водку в граненый вокзальный стакан. — А что мне надо? Заработки, твоим профессорам и не снилось. Квартира. Два ковра…

— И третий есть, забыл? — поправила тетка. — В колидоре.

— Это так, палас. В Ташкенте на утюг обменял… Ладно, считай, три ковра.

— Три, три, — упрямилась тетка. — Холодильник. Телек цветной.

— Ага. Трубку недавно сменил, совсем как новый, — продолжал Михаил. — Но я не об том…

— Вы мне что, приданое перечисляете? — Колесников положил на тарелку колбасу. Давно такой он не видел.

— Ага. Приданое, — обрадовался Михаил. — А что? Отсюда ничего не возьмем. А что у тебя взять? Циклопедии твои? Так их грузовиком не поднять… Словом, все! Крышка! Завязал Мишка, где твоя улыбка! Жаль, детей своих пропил. Врачи говорят, не получится, как ни тужься.

Тетка шутливо стукнула Михаила по загривку.

— А что? Возьмем на воспитание, а? Верно, Кира?

— Мне еще тебя надо воспитать, — ответила тетка. — Сделаю из тебя человека, Мишаня, сделаю… А иначе — переколешь свой адресок.

— На что? — Михаил опустил глаза. Птица с конвертом в клюве выглядывала из-под сетки, словно из клетки.

— На… «С приветом с того света!» — ответила тетка.

— Ишь ты! — радовался Михаил. — Пей, Женька, пока живы! За тетку, за меня. Ты — парень хороший, только несовременный, но ничего, поживешь один, обкатаешься.