Внезапно сознание изменилось. Картина окружающего расплылась, и перед глазами возник осуждающий образ Гулычева. Неодобрительно качая головой, Пётр стоял передо мной словно живой. Явно противясь происходящему, разведчик поманил меня пальцем, а затем указал рукой куда-то в сторону ближайших домов. Ласково посмотрел на Лизу, по-доброму ей улыбнулся, и мир вокруг вновь стал прежним.

Сбрасывая видение, я мотнул головой, убрал свободной рукой прядь волос со лба девушки и решительно выдал:

— Всё, Воложина. Без смысла тут валяться. Мне ещё замуж тебя выдавать. Потерпи, скоро выберемся.

Перехватил "медведицу" по удобнее и совершил очередной рывок. Пребывая в обессиленном состоянии, девчонка даже не застонала. Видимо энергии на это попросту не осталось. С каждым новым движением спасительные стены становились всё ближе. По пяди отвоёвывая расстояние, я вдруг отчётливо осознал, что не сдамся. За жизнь Лизы стану бороться, даже рискуя собственной.

Когда до заветного дома оставался какой-нибудь десяток шагов, рядом с головой вздыбился фонтанчик земли. Засыпая лицо, песок на мгновение лишил меня зрения. Немец, похоже, нас всё-таки обнаружил и всеми силами пытался теперь не дать возможности нырнуть в укрытие. Однако даже с такой оптикой, как у него сделать это здесь было сложно. В месте, где сейчас находились, овраг имел высокие склоны, поэтому снайпер мог ориентироваться разве что на случайно обнаруженное движение. На каком-то, из участков я видимо засветился, приподнял голову над землёй выше обычного.

— Ван, — позвала вдруг Лиза, — не выбраться… мне. В глазах темнеет… Один иди… Ты… справишься.

Она облизала потрескавшиеся от сильного обезвоживания губы.

— Спасибо тебе… командир. Хороший ты… Настоящий… Нашим… там… передай… от пчёлки.

Последние слова "медведицы" перешли в глухое сипение. Я отряхнул с её лица землю и шепнул в самое ухо девушки.

— Прекратить, Воложина! Ясно тебе! Это приказ. Помрёшь здесь, под трибунал отправлю! Ты меня знаешь. Зубы сжать и дальше задницы свои двигаем! Вон они стены то наши. Всего ничего осталось.

Оса хотела ещё что-то сказать, но слушать я больше не стал.

Рывок — Отдых — Рывок.

Ещё и ещё раз.

Не обращая внимания на всё новые, вспарывающие землю над головой выстрелы, теперь я различал впереди лишь одну цель — наполовину разбитый, выделяющийся среди прочих рухнувшей внутрь крышей, дом. И чем ближе тот становился, тем всё более, остервенелыми были мои попытки.

"Врёшь, тварь. Раньше дёргаться надо было. Просрал ты момент, — с издевкой подумал я об охотящемся за нами снайпере. — Теперь уже не возьмёшь".

Новый рывок.

И ещё один.

За ним финальный.

Протиснувшись сквозь разрушенные прямым попаданием снаряда стены, я втащил за собой Лизу и тут только обессилено рухнул на пол.

С этим заданием с самого начала всё пошло не по плану. Ошибка при выброске, потеря связного, затем гибель Гулычева, мёртвые сотрудники "Аненербе". Ранение Воложиной стало последней каплей. По всем расчётам на подавление снайпера патронов в рожке должно было хватить.

Но даже сейчас, очутившись в здании, я понял, что череда преследующего нас невезения продолжилась. Дом, в который мы так стремились, оказался лишь видимостью защиты. Рухнувшая внутрь крыша потянула за собой одну из опорных конструкций. Поэтому часть боковой стены в том месте, где та крепилась, напрочь отсутствовала, и, стоило немцам сменить позицию, мы явимся им как на ладони.

Мысли о передышке необходимо было оставить, собрать волю в кулак и двигаться дальше. Найти убежище получше, а там уже обустроить оборону. Только сначала рану Лизе перевязать. Остановить, наконец, сочащуюся оттуда кровь.

— Ну, всё, пчёлка, теперь в безопасности, — ей не обязательно знать подробности, — сейчас починим царапину твою.

Достать из внутреннего кармана тонкую коробку с НЗ не трудно. Трудно сделать то, что должен. Пальцы отыскали внутри аптечки рыболовный крючок, привычно проверили на прочность, привязанную к нему лесу. Часть стандартного набора диверсанта, в трудные времена позволяющая себя прокормить.

Снасть, правда, не простая, не только чтобы рыбу ловить. Те, кто в теме, знают, что цевьё здесь плоское, особым образом загнутое, не создающее препятствий в таких случаях, как наш.

— Потерпеть нужно, — я склонился к самому лицу девушки, — ты сильная у нас. Справишься. На вот, возьми, всяко, лучше, чем ничего.

Я поднял с земли прочную, обломанную взрывом ветку, очистил её от пыли и поднёс ко рту раненой. Когда требуется по-настоящему собраться, выдержать нечто невыносимое, подобные вещи здорово помогают. Закусываешь древко до хруста в зубах и та, основная боль, на миг стихает. Мозг видимо на новый очаг реагирует, переключается как-то. Обман, конечно. Только в подобные минуты, на что угодно пойдёшь, лишь бы мучения свои уменьшить.