— О! — мама так оживилась, словно я сообщила, что начало учебного года на недельку откладывается. — Отлично! Тогда надо Льву что-нибудь испечь.

От неожиданности я чуть не уронила сырник мимо сковороды.

— Э-э-э…

— А что ты застыла? Не придём же мы в гости с пустыми руками! Сейчас позавтракаем, я займу мальчишек, а ты что-нибудь сделай к чаю. Кексик или пирожок.

Кексик-дурнепсик… Я вспомнила, как Лев просил медовик, поглядела на часы — нет, не успею. И тут же чуть за голову не схватилась — боже, до чего я дожила, если всерьёз рассматриваю возможность печь торт соседу!

Но вообще мама права, с пустыми руками приходить нехорошо. Вот только сильно заморачиваться тоже не надо… Пусть будет шарлотка. Просто и сердито. Правда, надо за яблоками сходить, а то их дома нет, а без яблок шарлотки не получится.

— Ладно, сделаю.

— О! — повторила мама своё восклицание. — Что я слышу! Неужели?

На этот раз я не смутилась. В конце концов, сколько можно бить в одну точку? У меня там уже мозоль нарос.

— Лев за нашим Фимой три недели бесплатно присматривал. Так что да, испечь надо.

— Да-да, — родительница многозначительно покивала. — Присматривал-присматривал. И с мальчишками много раз гулял. И вообще молодец. Да, Алёнушка?

Я вздохнула.

— Тебе разряд надо дать.

— В смысле? — Мама озадаченно на меня посмотрела, сбившись с пути истинного тролля.

— Разряд, говорю. По сводничеству. Сводник первого разряда — звучит же! Хотя лучше сразу «высшего», а то я никогда не понимала, с какой стороны эти разряды правильно считать. С конца или с начала?

— Спроси у Льва, — хмыкнула бабушка, хитро прищурившись. — Он точно должен знать, с какого конца и что считается. Вон, как тебя правильно просчитал. Просто умница, а не мужчина!

— Мама… Ты так говоришь, как будто я…

Выговорить «уже за него замуж выхожу» я не смогла.

— Поживём — увидим, — подвела итог родительница, и я вновь предпочла промолчать.

После сытного и плотного завтрака, во время которого я сообщила близнецам о том, что мы всё же пойдём ко Льву в гости, я оставила мальчишек бабушке, а сама поспешила в магазин за яблоками и ещё кое-какими мелочами. Закрыла дверь и привычно потопала вниз по лестнице, не сразу сообразив, что слышу какие-то странные звуки… а когда сообразила, было уже поздно. И я с изумлением уставилась на Льва, который, стоя перед собственной квартирой с открытой дверью, обнимал жену брата, ласково поглаживая её по спине. Я проводила этот жест недоумевающим взглядом вытаращенных глаз, потом посмотрела на Льва — лицо его было белым, как молоко, — и только тут заметила, что Наташа плачет. Открыла рот, чтобы спросить о случившемся, когда Лев вдруг махнул мне рукой за спиной девушки, явно намекая — иди, мол, отсюда, не мешай. Я кивнула и тихо прошла дальше, и шла ещё пролёта два, прежде чем меня наконец не накрыло такой жуткой обидой, что я немедленно остановилась и задрала голову вверх — будто мечтала увидеть, что происходит там, двумя этажами выше.

Обида жглась в груди и горчила на языке. Совершенно иррациональная, абсолютно сумасшедшая, безумно глупая обида. Ведь обижаться надо — хотя «надо» тут неподходящее слово, но какое слово необходимо, я сейчас не могла сообразить, — на какие-либо недостойные поступки. Лев же не сделал ничего недостойного, он просто утешал другую женщину на моих глазах. Однако мне всё равно было обидно — то ли за то, что я, пусть случайно, но увидела подтверждение его неравнодушия к Наташе, то ли за то, что он утешал не меня. Господи, как же это… неразумно. Если не сказать — тупо! Но я ничего не могла с собой поделать.

Удивительно, но я, любя Антона, не обижалась на него настолько сильно ни разу в жизни. Как так может быть?..

Додумать эту мысль я не успела — телефон в кармане завибрировал, я вытащила его и оторопело уставилась на сообщение Льва в ватсапе.

«На сегодня всё отменяется».

Блин. Я думала, мне было обидно? Ни фига! Обидно мне стало после этого сообщения. Так обидно, что захотелось немедленно вернуться и высказать Льву всё, что я думаю по поводу его замороченности чужой женой!

Я даже отвечать не стала. Просто со злостью засунула телефон обратно в карман, чуть не порвав при этом джинсы, и пошла обратно на свой этаж.

Чтобы я! Ещё раз! Ему что-то собиралась печь! Да никогда в жизни!!!

Фред и Джордж безумно расстроились. Как будто я им не об отмене похода ко Льву в гости сообщила, а об отмене школьных каникул. Они настолько сникли, что даже ни разу не нашкодили до самого вечера.

Лев так больше и не написал ни слова. Ни «извини», ни чего-либо другого вроде вопроса о том, не огорчились ли ребята. Нет, он хранил молчание, и с каждой прошедшей секундой из-за этого молчания у меня на душе становилось всё горше и горше.

Даже мама расстроилась, только глядела на меня сочувственно — будто понимала, что я чувствую. Но ничего не говорила и не спрашивала, и хорошо — я, опасаясь, что могу сорваться в истерику, тоже предпочитала в этот день отмалчиваться.

А вечером ко мне в комнату вновь пришли Фред и Джордж. Сели с двух сторон, обняли и, попыхтев, протянули виновато:

— Мама-а-а, не обижайся-я-я на на-а-ас…

У меня не было сил даже испугаться, поэтому я просто спокойно поинтересовалась:

— И чего вы учудили?